– Ну ясно. Слушай, а у тебя женщина есть? Не на одну ночь, а чтобы ждала? Знаю, что монахи вроде не по этому делу, но все же…
– Была одна, которую я не мог забыть. Я как раз нашел ее в Хоксе, но она погибла, во время осады.
– Кто убил? Из какого рейда?
– Не знаю.
– Может, я?
– Возможно.
Свеча померкла на секунду, под порывом ночного ветра – а когда пламя снова выровнялось, Феникс сидела перед монахом. Взяв его за руку, она положила ее на свою, с бритвой, прижатой к собственному горлу.
– А если так? Может, об этом вспоминаешь? Что она умерла, а ты мне уйти дал? Ну так спроси с меня! Сейчас, пока я добрая – потом, может, кто другой спросит!
– Я убил многих из вас. Больше, чем ты думаешь. – Взвешенно ответил Кейн. – Это не изменило ничего. И даже сотня смертей не вернут ее.
– Мстят не затем, чтобы вернуть.
– Но мне ничего другого не нужно.
Феникс почти бесшумно рассмеялась, выпустив его руку, и снова обходя его сбоку:
– Эх, жаль, не услышала я таких слов зим этак семь назад – может, куда меньше народу в песке бы лежало. Мстить и правда легко, да приятно, но только ничего после этого в руках не остается, да и в сердце тоже. Ненависть для драки хороша, но для настоящих дел ее мало. Не тот хорошо дерется, кто ненавидит…
– А кто же? Тот, кто видит твою вторую сторону?
На этот раз Феникс рассмеялась уже громче, и хлопнула монаха по плечу, не выпуская бритву.
– А ты хорош слова поворачивать. Смотри, без уха оставлю.
– Я стараюсь.
– Но про любовь ты правильно понял. Она людьми двигает, и те, кто ее чувствует, дерутся куда как сильнее других.
– И к кому же испытывают любовь ваши рейды?
Феникс медленно провела бритвой по макушке монаха. Затем он ощутил на голове ее пальцы, скользящие по только что выбритой коже.