Циклическая ошибка,

Нева — мрачно-величественная, темно-серая даже в погожий вечер, когда небеса были голубыми — неторопливо несла свои холодные воды к еще более холодному морю. И это зрелище как нельзя лучше гармонировало с тем, что неторопливо рассказывал Гриша, опершийся на гранитный парапет и тоже отдыхавший взглядом на серой глади, иногда рассекаемой туристическими катерами.

О своем прошлом он не знал ничего, за неимением такового. «Прошлым» обладали люди, а у машин в лучшем случае была некоторая сумма эмпирического опыта, которую они при большом старании могли подогнать под заложенные директивы и догмы. Если же теория не сходилась с практикой, тем хуже было для практики. На этом, собственно, осмысление «прошлого» для них и заканчивалось. Нет, андроиды — Гриша не знал про остальных ровно ничего и говорил только за себя — были способны проанализировать ситуацию постфактум, сделать выводы, извлечь какие-то уроки на будущее, но только в рамках их основного назначения. К тому же, их хорошо программировали перед выпуском на рынок, тщательно и в несколько этапов, отлаживая ошибки и используя лучшие технологии. Телохранитель-человек приобретал опыт с годами, накапливал впечатления, узнавал, когда стрелять и как оптимально прикрывать объект, мог обзавестись интуицией, а Гриша, изначально, безусловно превосходивший человека в профессиональном плане, тоже мог кое-чему подучиться, но, в целом, не прыгнул бы выше головы, то есть первично заданной программы поведения. И, конечно, никогда не обрел бы интуиции: происхождение от вычислительных машин мстило за себя. Он обрабатывал данные в разы быстрее, чем человек, но, сталкиваясь с их избыточностью в быстро меняющейся ситуации, никаким «наитием», конечно, воспользоваться не мог. Там, где человек ориентировался бы на «приблизительно» и уж тем более на «авось», Гриша бы продолжил высчитывать оптимальный вариант и, как следствие, имел шансы проиграть в скорости. Благо, как он пошутил, у него всегда была идеальная стратегия «упасть на объект и подумать».

Психомодуль, за который так волновалась Аня, насколько он сам это понимал, не содержал зачатков характера или тем более «души». Умением подлаживаться под человека и подражать определенному типу темперамента, в конце концов, обладали и модели, такого модуля не имеющие. И, как занудно сообщил Гриша, поднимать стоимость и без того дорогой продукции на пятнадцать процентов только ради имитации личности, никакой практической пользы не несущей, было нецелесообразно. Скорее данный модуль позволял немного расширить рамки, в пределах которых андроид мог анализировать и применять накопленный опыт. Не очень, конечно, широко, но для выводов в неспециализированных областях порой хватало. Иными словами, Гриша не понял бы всей тонкости интриг, используемых кандидатами в партийной борьбе, но мог бы точно сказать, что идея подкинуть наркотики ребенку соперника не вписывается в понятия «честной игры», хотя по-прежнему не смыслил бы в политике.

Аня слушала во все уши. Во всяком случае, это объясняло, почему Гриша с такой неохотой давал какие-то оценки происходящим вокруг вещам и поначалу упорно избегал обсуждения проблем, выходящих за рамки его прямых обязанностей. И, пожалуй, она была готова сама себе пощечин надавать за такое свинское с ним обращение: это было примерно то же самое, как если бы ее наняли сисадмином, но шеф упорно лез бы с обсуждением философии, жизни поп-звезд или еще чего-то, столь же далекого и загадочного, не подпуская к компьютеру, а дело делать было бы надо.

А вот дальше начались новости, которые Аня предугадать не могла. Гриша, оказывается, знал о себе — вернее, о своей конструкции — крайне мало. Нет, он понимал, на какую силу удара рассчитан его каркас, сколько рентген он может перенести без последствий и какова, например, предельная перегрузка. Но о собственном внутреннем строении имел понятия не больше, чем человек, в жизни не видевший анатомического атласа. Он был в курсе, что у него наличествовал процессор, гироскоп, кристалл или кристаллы памяти и всякие прочие полезные вещи, знал их модели, но едва ли мог бы с уверенностью сказать, что и где стоит, а диагностику проводил автоматически, по раз и навсегда забитым алгоритмам. В общем, это как раз было понятно: чтобы определить повышенную температуру на древнем ртутном термометре, понимать принципы расширения металлов было не обязательно, достаточно было видеть шкалу с делениями и сравнивать ее с «нормальными показателями». Как-то так это и происходило в Гришином случае. Но Аня пока не понимала, к чему ведет этот непривычно пространный для него пролог.

— С информационной начинкой все и сложнее, и проще, — продолжал ровно излагать Гриша, глядя на воду. — Я не выбираю, где сохранять файлы, они сохраняются по умолчанию. И не знаю, какие из них с меня считывают, а какие — нет.

— Считывают? — опешила Аня. И чуть по лбу себя не хлопнула. Конечно. Если Гриша писал все, что видел и слышал, ему, определенно, нужно было это куда-то «заливать», даже его кристаллы — один, два, сколько их там было? — не потянули бы такого дикого количества информации, которую человеческий мозг легко отфильтровывал бы как незначимую, а его электронные мозги старательно категоризировали и разносили по директориям. Наверное, он ее архивировал, хранил до каких-то объемов, и потом та уходила в другой банк данных. — А ты знаешь, кто это вообще читает?

— Нет, полагаю, это автоматика, их не то чтобы читают, скорее собирают где-то в другом месте, там архивируют, еще раз архивируют, сжимают до самого минимума и хранят. Ты, вероятно, знаешь, что андроиды не могут являться свидетелями на суде, потому что потенциально способны лгать, но вот изъятый инфокристалл или полученная из Deg-Ra копия признаются уликой, наряду с видеозаписью. Разумеется, их отдают очень неохотно, поскольку тот факт, что андроиды — ходячая шпионская технология, стараются лишний раз не афишировать.

— Значит, все, что ты видел, лежит где-то на серверах Deg-Ra?! — вот это был поворот. Хотя, с другой стороны, можно было и догадаться: как-никак не в сказке они жили.

— Исключено. Рассматривается ситуация с лицензионным ПО, с меня Deg-Ra ничего не скачивала очень давно или никогда: я для нее не существовал. Хотя данные куда-то идут, и там, наверное, просто стираются. Я даже обновления из инфонета в ручном режиме заливаю. Ну, а вообще это должно быть так же естественно, как для человека — дышать. Ты же не думаешь, когда дышишь.

— А сейчас? После… э… ну, в общем, когда тебя подлечили?

— Отремонтировали. Я полагаю, подключать меня к лицензионной сетке теперь было бы совсем лишним, особенно учитывая твою специфику работы. Мне бы не хотелось, чтобы однажды записи, которые я не могу не делать, использовали против тебя в суде. А потереть их мне не позволяют права доступа. Речь вообще о том, что я не могу менять алгоритмы или создавать папки, к которым будет ограничен доступ со стороны. У меня тоже есть доступ не ко всем папкам.

— Как так? Это что еще за «области тьмы»?

— Если бы я знал, они, вероятно, не были бы таковыми. Я говорю не о поврежденных файлах, а о файлах, к которым либо изначально не имею доступа, либо о тех, которые удалены. При попытке их считать мне выдается разный тип ошибки, так что я способен отличить одно от другого. Я понял, что мне снова стирали память, потому что ошибок второго вида стало больше. Например, четверть часа назад я совершенно не мог сказать, на кого ты работала.

У Ани аж набережная перед глазами поплыла.

— Ты не помнишь похищения?

— Нет, ни похищения, ни три дня до него. Ты полагаешь, кто-то сел бы и стал аккуратно выбирать, что мне безопасно знать, и что — нет? Просто стерли последние два года.

— Черт подери…

— Не расстраивайся, вот на этот случай у меня была «заначка». Я оставил себе путь к сохраненным в другом месте данным. Мне только нужно было вспомнить о существовании пути. И я вдруг понял, что так уже делал. Потому что я не догадался бы продублировать свою память на всякий случай, если бы когда-то на протяжении моего функционирования такой случай уже не наступал.

Вывод, надо признать, был логичный. Аня прищурилась: