— Рад тебя видеть.
Кауфман развернулся, Кирилл подошел ближе, и целую минуту мужчины молча смотрели друг другу в глаза.
— Устал?
— Есть немного, — признался Максимилиан. И тут же поинтересовался: — Как твоя голова?
— Чертовски болит.
— Таблетки помогают?
— Если лопать горстями. — Грязнов улыбнулся: — Ты ведь не просто так спрашиваешь?
— У меня тоже начинаются боли, — нехотя ответил Кауфман. И прикоснулся указательным пальцем к виску: — Тут.
— Это время, брат. Даже взятое взаймы, оно убивает.
— Да уж, долгов мы наделали… — Мертвый решился: протянул руку и сжал Кириллу плечо. — Я тоже рад тебя видеть, брат. — Выдержал паузу. — Я скучал.
Максимальное проявление чувств Максимилиана.
— Я до сих пор не понял, наказание это или награда, — тихо произнес Кирилл.
— Судьба.
Мертвый убрал руку, отошел, встал вполоборота.
Сначала Грязнов решил, что эмоциональная часть встречи окончена, однако тон, которым Кауфман задал следующий вопрос, показал, что им все еще владеют чувства, а не разум:
— Как наша девочка?
Тон вызвал бы шок у любого, мало-мальски знающего Мертвого: в трех словах и нежность, и забота, и немного грусти. Таким тоном говорит отец, вынужденно разлученный с любимой дочерью. Или монстр, не смеющий приблизиться к предмету обожания.
— Она растет, — ответил Кирилл. — Крепнет. Взрослеет.
— Красавица.
— И умница.