Продавцы невозможного

— Рад тебя видеть.

Кауфман развернулся, Кирилл подошел ближе, и целую минуту мужчины молча смотрели друг другу в глаза.

— Устал?

— Есть немного, — признался Максимилиан. И тут же поинтересовался: — Как твоя голова?

— Чертовски болит.

— Таблетки помогают?

— Если лопать горстями. — Грязнов улыбнулся: — Ты ведь не просто так спрашиваешь?

— У меня тоже начинаются боли, — нехотя ответил Кауфман. И прикоснулся указательным пальцем к виску: — Тут.

— Это время, брат. Даже взятое взаймы, оно убивает.

— Да уж, долгов мы наделали… — Мертвый решился: протянул руку и сжал Кириллу плечо. — Я тоже рад тебя видеть, брат. — Выдержал паузу. — Я скучал.

Максимальное проявление чувств Максимилиана.

— Я до сих пор не понял, наказание это или награда, — тихо произнес Кирилл.

— Судьба.

Мертвый убрал руку, отошел, встал вполоборота.

Сначала Грязнов решил, что эмоциональная часть встречи окончена, однако тон, которым Кауфман задал следующий вопрос, показал, что им все еще владеют чувства, а не разум:

— Как наша девочка?

Тон вызвал бы шок у любого, мало-мальски знающего Мертвого: в трех словах и нежность, и забота, и немного грусти. Таким тоном говорит отец, вынужденно разлученный с любимой дочерью. Или монстр, не смеющий приблизиться к предмету обожания.

— Она растет, — ответил Кирилл. — Крепнет. Взрослеет.

— Красавица.

— И умница.