— Приготовьтесь, господа, мы начинаем.
Чика-Мария присела рядом, прижалась к плечу Дорадо и внимательно уставилась в экран.
«А тебе-то, милая, какое до всего этого дело? Ты в любом случае вне игры».
Но девушке Вим ничего не сказал: хочет — пусть смотрит. В конце концов, не каждый день наблюдаешь торги на миллионы. Финал Очень Серьезного Дела.
— Первый круг, господа, — объявил dd, когда в правом нижнем углу экрана заморгали цифры 19.00. — Начинаем!
Участники выступали под безликими номерами, и лишь Дорадо знал, что «первыми» были арабы. Пять миллионов юаней.
«Кажется, я догадываюсь, откуда взялась эта цифра…»
«Вторые» (вудуисты) и «третьи» (китайцы) оказались щедрее — по десять миллионов. «Четвертые», Вим предполагал, что это Мутабор, предложили семь.
— Определились лидеры, — прошептала Чика-Мария, завороженно глядя на количество нулей. Она знала, что горящие на экране цифры никогда не превратятся в деньги, но магия больших чисел завораживала.
— Еще нет, — буркнул Вим. — Второй круг, господа.
На обдумывание результатов первого выступления давалось пять минут, и все клиенты полностью использовали это время, никто не дал предложение раньше.
Арабы и вудуисты подняли цену до пятнадцати миллионов. Китайцы и «четвертые» предложили по двадцать.
— Вот теперь действительно определились, — пробормотал Дорадо.
Он не сомневался, что вудуисты и европейцы отойдут в сторону — им не было нужды выкладываться, они уверены, что книга у них в руках. Странно, что подняли цену «четвертые»… Или это не Мутабор?
В третьем, и последнем, круге соревновались только те, кто дал наилучшую цену во втором. На этот раз тоже существовало ограничение по времени — двадцать минут, аукцион должен был закончиться в половине восьмого, но участники сами определяли, с какой частотой делать предложения.
Китайцы добавили пять миллионов. «Четвертые» ответили десятью. Десять и еще пять сверху. После минутного размышления и эта цена была перебита. Еще…
— Я не верю, — прошептала Чика-Мария.
— Я тоже, — искренне согласился Вим. — Я тоже.
Кодацци говорил о тридцати миллионах. Дорадо не надеялся, что кто-нибудь поднимется выше двадцати — за что платить-то? И потому царящая на экране вакханалия поразила его.
Сорок миллионов…