Сентябрь

- Слы… - Мазёл явно был сбит с толку. – То есть… Так точно, пан капитан. Докладываю, от­ряд отправлен на патрулирование.

Вагнер, скорее, был зол на самого себя, чем удивлен. Ведь мог он предусмотреть подоб­ное. Он приблизился к подхорунжему. Слабый, хотя и слышимый запах самогонки разозлил его еще силь­нее.

- Я же вчера приказывал приготовить отряд к осмотру! – прошипел он подхорунжему прямо в лицо. Тот отступил на шаг.

А вдобавок он не слишком-то смел, отметил про себя Вагнер, такой вот тип мелкого мошенни­ка. Об этом он догадывался уже вчера. Мазёл как-то до странного туманно рассказывал о себе самом и службе. На рукаве у него были нашивки четвертого года службы, которые он явно за­был отпороть. Четыре года службы, и до сих пор рядовой?

Мазёл наконец-то взял себя в руки.

- Пан капитан! – пролаял он тоном старого служаки; лишь его покрасневшее лицо свидетель­ствовало о недавнем замешательстве. – Пан капитан, докладываю, что вы сами приказывали встать к досмотру, как только вы встанете. Вы не вставали, так что я и послал людей…

- Эт-того, сам пан подхорунжий запретили будить! – возмутился щетинистый хозяин.

Вагнер и не заметил, когда тот подошел и прислушивался, кипя святым возмущением.

- Ага, сам пан подхорунжий! – повторил он. – Пан подхорунжий говорили, что пан капитан устав­ши, так что будить ни-ни, а то злиться станет…

- Заткнись, хам! – не выдержал Мазёл. – Заткнись, а не то я…

- А что будет? Теперь-то оно пан капитан командуют.

- Хозяин…! – резко бросил Вагнер, не отрывая взгляда от побагровевшего лица Мазёла.

Мужик не отошел, только уже не отзывался, только поглядывал искоса. При этом он щурил глаза с покрасневшими жилками, а на заросшей роже появилось выражение издевки. Похоже, слу­жил когда-то, в него было впаяно инстинктивное уважение к чинам.

Тишина продолжалась, ее заполняло доносящееся издали кряканье разгулявшихся в луже уток. Мазёл терял уверенность.

Вагнер подумал, что и хорошо, что все так складывается. Подхорунжий подставился сам. И не нужно будет искать повода. Хорошо и то, что при этом нет молодых. Потом он отдаст им приказ, по­следний приказ в этой их войне. Подкрашенный большими словами про обязанность, про терпе­ливое ожидание. Должны будут подействовать, если только… Ну да, если только Мазёл не станет раком. Это ведь он держал под собой весь отряд. Без него это будет куча перепуганных и дезориентирован­ных сопляков.

Только лишь это я и могу сделать, пришел к заключению Вагнер, наблюдая за тем, как лицо подхорунжего принимает совсем уже свекольный оттенок. Только это.

Неправда. Я мог уйти с самого утра или еще вчера, оставляя пацанов их собственной судь­бе, вне всяких сомнений – невеселой.

Еще вчера Мазёл вызывал впечатление кандидата в камикадзе – в живую торпеду. Сегодня Вагнер уже не был в этом столь уверен. Подхорунжий, скорее, был похож на трусливого и лениво­го главаря, прячущегося за спинами парней, отважных юношеской храбростью, основанной на не­знании и уверенности в собственном бессмертии.

Так что не мог он уйти, прокравшись словно вор, оставляя желторотиков под командовани­ем Мазёла. Уж слишком многое видел он по дороге, в ходе короткой войны и сразу же после пора­жения.

Ему вспомнились сопляки в харцерской форме, с допотопными мосинками на пять патро­нов, извлеченными из арсенала школьного стрелкового кружка, и сопровождавшего их пожилого мужчину, ксёндза с горящими фанатизмом глазами.