Сентябрь

Мужик раскрыл сжатые веки, стащил с головы берет с хвостиком и прижал его к груди.

- Господи Иисусе – стонал он, - Дева Мария…

Вагнер схватил его за плечи и тряхнул.

- Беги в дом, там толстые доски!

- Дева Мария защитит! Не позволит она! Нас, невиновных, веры придерживающихся…

Офицер запаса разочарованно мотнул головой. Крыша у мужика поехала, подумал он. Вновь отозвался пулемет. Очередь ударила о стену сарая, пробивая, словно швейная машинка ткань, тон­кие доски. Над их головами в почерневшей древесине расцвели дыры, окруженные бо­лее светлыми щепками. К счастью, пули пошли высоко, под навес крытой толью крыши. Припав к земле, Вагнер ви­дел, как склоненный вперед хозяин, пошатываясь, бежит в сторону спасительной двери. Внезапно му­жик споткнулся, замер в неестественном положении, словно наскочил на неви­димую помеху. Через мгновение он выбросил руки вверх и в полуобороте сполз на землю. В течение доли секунды Вагнер видел его лицо, широко раскрытые, уже мертвые глаза. И темное пятно входного отверстия на лбу, сразу же под обрезом берета. Кровь не текла, она просто не успела, прежде чем лицо упавшего уда­рилось о землю. И Дева Мария со своим заданием не спра­вилась. А может, она просто не любила отдающих самогонкой, заросших щетиной мужиков. Вагнер впил пальцы в песок, стиснул веки. Да, все так бессмысленно, только и подумал он.

На дворе разлаялся ручной пулемет. Яростный крик. Капитан запаса открыл глаза.

Подхорунжий не сбежал, не спрятал голову под перину, как предполагал Вагнер. Еще раз он неверно его оценил. Мазёл, выпрямившись, стоял посреди двора. Адреналин прибавил ему сил, по­скольку он держал пулемет на бедре, без перевязи, с патронной лентой, свободно перевешивающей­ся через левую руку. Он медленно поворачивался, с пальцем на спусковом курке, с ис­каженным под шлемом лицом и с безумием в глазах. Унтер-офицер что-то выкрикивал, непонятно: то ли проклятия, то ли молитвы, в то время как подающий механизм ритмично дергал перевешен­ную через руку ленту, оружие выплевывало учетверенные языки огня из глушителя отдачи. Гильзы и рас­сыпающиеся зве­нья ленты словно в замедленном фильме спадали к вычищенным до блеска сапо­гам.

Мазёл решил сделаться героем. В соответствии с национальной традицией – мертвым.

В более медленное стаккато ручного пулемета ворвался отзвук очереди тяжелого MG. Эта вторая хлестнула по балкам халупы, обозначая их оспинами щепок, вгрызлась в угол, в соединен­ные закладкой бревна, выбивая крупные щепки, которые взлетали высоко в воздух. Последующая оче­редь с грохотом ударила по колодцу, выщербила бетонное кольцо, выбивая куски величиной с кулак.

Третья очередь, выпущенная со теоретической скоростью тысячу двести выстрелов в се­кунду, была уж цельной. Вагнер закрыл глаза, сохраняя под веками вид спины подхорунжего, взрывающейся фонтаном крови и обломками костей.

Он схватился, чтобы бежать вслепую. С пустотой в голове. Ни о чем не думая.

Он успел сделать четыре шага, одновременно подбросив перевешенную на груди коротко­ствольную винтовку. Первое попадание, в плечо, развернуло его, Вагнер четко увидел темные, при­гнувшиеся силуэты, плюющиеся яркими огоньками выстрелов. Рука отказалась слушаться, ствол опу­стился, выстрел пошел в землю. Но он все так же жал на спусковой крючок, пытаясь при­поднять вин­товку. Во время второго ранения, в бедро, он тоже не почувствовал боли. Горизонт из горизонтально­го неожиданно сделался вертикальным, земля с размаху ударила его в лицо. Те­перь он мог только лежать и смотреть, повернутый задом к наступающим.

Он видел все новые, светлые обломки на стене халупы, перекошенный забор, пустую соба­чью будку, со свисающей, перекинутой через крышу цепью. Он слышал свист пролетавших вверху пуль, визг, когда те врезались в бревна, и глухие, чавкающие, когда те попадали в землю. Один, а за­тем и второй звон, когда пули прошили свисающее с колодезного журавля ржавое ведро.

И еще один отзвук – с другой стороны. Высокий визг и лязг гусениц. Вагнер уже не мог повер­нуть голову сильнее, тело его не слушалось. Только лишь пальцы выброшенной вперед руки царапа­ли траву, пытаясь достать отброшенную при падении винтовку. Он видел перерезанный пу­лей ткане­вый ремень.

Стрельба утихла, раздался еще один, потом другой запоздавший выстрел. И нарастающий шум откуда-то сбоку. С грохотом треснули доски забора.

Все более громки делался свист турбины. На дворик, громя гусеницами корыто и неустанов­ленные сельскохозяйственные орудия, вкатился танк, main battle tank M6A1 Schwartzkopf.

ПОСЛЕДНИЙ БЕРЕГ

Дело паршивое. Только мы никого не осуждаем. Все это вызвали не супердержавы.

Нет, все это натворили маленькие, безответственные страны.