Сентябрь

22
18
20
22
24
26
28
30

Он обвел взглядом соседей. Особо ничего и не изменилось, перемешанные за столиками ок­купанты, контрабандисты, национальные, экологические и левые партизаны пили согласно и рьяно, словно бы конец света должен был наступить уже завтра, и в первую очередь положить ко­нец прода­же спиртного. Подобного рода спешки больше ничего не оправдывало. Конец цивилиза­ции, давно уже решенный, не должен был наступить ни завтра, ни послезавтра. И даже не на этой неделе, в этом ме­сяце или в этом году. Хотя вот следующий год мог быть и последним.

Оккупанты, контрабандисты и партизаны выпивали согласно, не проявляя чрезмерной агрес­сии, если только не считать вербальную. Невнятные проклятия переплетались с тостами, иногда их заглушали нескладно петые куплеты из наиболее похабных песен. Никакой угрозы нет, машинально оценил Вагнер.

В Оструви он был практически неприкасаемым, как и повсюду на этой стороне границы. Вагнер скорчил ироничную гримасу. Линии разграничения, а не границы. Вопреки кажущемуся, разни­ца была существенная, и она не сводилась исключительно к названию.

Еще, всего один взгляд. Это вам не американская зона, не надбужанские лозы или выжжен­ные развалины Вышкува или Тлуща. Но даже здесь следует обращать внимание на баналь­ных бан­дюг, привлеченных ценным оснащением; на пьяниц, замороченные мысли которых не поз­воляют со­риентироваться, к кому цепляются их хозяева.

Следовало остерегаться румынских детей, занятие которых исключительно по привычке назы­валось попрошайничеством. Оказалось, что даже сейчас для них это более привлекательная терри­тория, чем отчизна. В связи с отсутствием автомобилей, в которых можно мыть окна, и без­различием к судьбе калек, сопляки выработали более эффективные методы заработка. Они атако­вали целыми ордами, хотя самые младшие из них едва умели ходить. Выбирали одиноких, даже не обязательно пьяных прохожих – они были более заядлыми и беспощадными, чем свора одичав­ших собак. Мало­летняя орава выскакивала из развалин и зарослей, оставляя после себя, как пра­вило, голый труп, а иногда даже несколько своих родичей, которых не забирали, чтобы хотя бы по­хоронить.

Никто не мог справиться с детскими бандами. Облавы ничего не давали; впрочем, а что могли русские сделать со схваченными? Депортировать? А не было куда. Заново социализиро­вать? Шутки в сторону, для социализации у них имелось достаточно своих граждан; сейчас же ока­залось, что все инвестиции в Сибири оказались неудачными и лишенными перспектив развития.

А вот чтобы поддержать настойчивые и постоянные просьбы местного населения русские ре­шиться не могли. Ведь даже сегодня сложно было отдать приказ стрелять в детей, словно в бес­хозных собак.

Вагнер передернул плечами. Он знал, как эту проблему решали в американской зоне. Он не ориентировался лишь в том, кто ее решает: армия или, возможно, польская полиция. Но даже угады­вать не хотелось.

Хватит этого. Протягивая руку за стаканом, Вагнер вновь окинул зал взглядом. И замер.

Парка, свисающая со спинки стула. Типичная американская парка, которые до сих пор но­сили солдаты из-за океана, располагающиеся в Польше, армейский третий сорт, для которых не хватило новенькой армейской формы из номекса. Нашивка на груди, кусочек зеленой ленты с чер­ной надпи­сью. Все остальные буквы спрятались в складках. Виден был только инициал фамилии. Большая чер­ная буква V.

Вагнер отставил стакан, поднялся, прекрасно понимая, что все это бессмысленно. Он же лич­но завершил эту главу. Невозможно! Тем не менее, он поднялся.

Он не обратил внимания на то, что шум притих, и что за ним следят взгляды, неожиданно чут­кие и трезвые. Подошел, протянул руку к обшитому искусственным мехом капюшону и стиснул паль­цы. Так он стоял какое-то время, совершенно не обращая внимания на то, что сидящий на стуле муж­чина напрягается, наклоняется и протягивает руку к голенищу сапога.

Вагнер рванул парку. Несколько секунд всматривался в нашитый на груди фрагмент ленты с надпечаткой: Веласкес.

Хозяин парки успел схватиться со стула. Он даже не был слишком пьян, успел выхватить нож: небольшой, лишенный рукояти boot knife, матово отсвечивающий черной сталью с покрытием Парке­ра, если не считать узкой, серебристой поверхности лезвия. В узких, теряющихся на широ­ком, плос­ком лице глазах таилось изумление, не лишенное хищной бдительности. Парень на все сто не был Веласкесом. Он ни в чем не был похож на латиноамериканца. Скорее всего, нашивка была эпитафи­ей, единственным следом, который оставил на этой земле парень из американских трущоб, которого судьба бросила на линию разграничения.

Краденные из транспортов и складов парки не имели имен владельце. Сами же амери­канские парни снаряжением не торговали. У них самих было его слишком мало, располагающиеся в Европе отряды находились в самом конце списков снабжения. Веласкес за потерю парки запла­тил жизнью.

Кто-то схватил за руку, держащую нож. Дружок нынешнего владельца парки пытался предот­вратить возможную драку. В скошенных глазах Вагнер заметил облегчение.

Этого человека он не знал. Казах, калмык? Он не был похож на дезертира, наверняка один из тех мафиози, которые размножились на концах давней империи, обнаглевшие за целые годы россий­ской слабости.

Интересно, долго он здесь будет развлекаться, подумал Вагнер, вешая парку на спинку стула. Быть может еще и встретимся.

Он отвернулся, игнорируя лезвие, которое косоглазый продолжал держать в руке. Говор вновь усилился, кто-то хриплым голосом завел бессмертную песню про обязанности и достижения совет­ского дипломата. Вагнер уселся на место, одним глотком осушил половину стаканчика жидко­сти, при­творявшейся коньяком. Он прикрыл глаза. И снова увидел зеленую ленточку. С большой, черной бук­вой "V" вначале. Только вот остальные знаки никак не складывались в фамилию "Ве­ласкес".

"Yossler". Кровь текущая из разбитой бровной дуги, заливает один глаз, но второй глаз смот­рит все так же четко и выразительно. Видит и регистрирует, без участия разума, словно каме­ра; кар­тины откладываются в памяти, все их можно в любой момент вызвать. Иногда же они про­являются сами. Молодое лицо искажено издевкой; безумие горит в светло-синих глазах.