Сентябрь

Теперь же все это должно было измениться. Уколы, которыми были все их действия, кого-то разозлили. Настолько, что этот ʺкто-тоʺ решил положить им конец. Чтобы ввести новые порядки. Ото­брать то, что еще осталось.

В других обстоятельствах Вагнер, наверняка, имел бы причину для гордости, ибо никто не со­мневался, для каких задач предназначены автономные киборги. Для уничтожения таких, как он.

Вагнер криво усмехнулся. Веджьмин против Терминатора. Звучало это словно название пар­шивого комикса.

Он и не заметил, как прошел мимо последних застроек. Только подсознание, такое же бди­тельное, заставило сойти с шоссе, с асфальта на обочину.

Веджьмин против Терминатора. Интересно, что из этого выйдет. Иллюзий у него не было.

Шоссе несколько спадало вниз. Никто уже не населял периферии, можно было и расслабить­ся; сейчас его окружал лес, а в лесу он был у себя. Пока что у себя, подумал он, вскоре это может и измениться.

Восемь километров пешком до Брока. Полтора часа, возможно, два. Спешить не надо. На оче­редном повороте, неподалеку от разрушенной усадьбы, практически напротив гравийной дороги на Нагошево и Турки, он решил ненадолго присесть и перекурить. Когда вытаскивал из мятой пачки по­следнюю сигарету ʺкэмэлʺ, отметил, что когда-то уже на этом месте сидел. Но тогда он был кем-то со­вершенно другим, жертвой крушения, без дома и надежды, офицером побежденной армии.

Надежды все так же и не было. Точно, как и дома.

Щелкнула газовая зажигалка, язычок пламени он заслонил полой куртки. Глаза прикрыл, что­бы бледно-голубое пламя их не ослепило. Глубоко затягиваясь, Вагнер поглядел в темноту, прямо перед собой. Останки истребителя давным-давно исчезли, электронно-магниевый блок двигателя был слишком ценной вещью, чтобы оставаться здесь. Пожарище за эти годы поросло травой, только обгорелые стволы ольх над мелиоративным рвом могли напоминать те времена.

Жар сигареты блеснул в темноте. Это же сколько раз сидел он именно таким образом, холод­ной зимней ночью, пряча огонек в ладонях? Сколько это было ночей в темном, молчаливом лесу, в развалинах, в прибрежных лозняках?

Он припомнил, кем был тем сентябрьским днем, и что дало ему силу, чтобы пережить все те последующие годы.

Окурок очертил дугу, на миг блеснул в стоящей на дне рва воде. Сигарета, погасая, коротко зашипела.

Вагнер еще не поднимался. Еще глядел в темноту перед собой. Он думал о тех, которые из когда-то придуманной фикции сделали действительность.

В этом мире тоже имелись чудовища. Не одни только предатели, коллаборационисты и самые банальные бандиты, не только оккупанты. Такими занимались те, которые могли встать и их уничто­жить. Но существовало еще нечто такое, против чего они помериться силами не могли. Сторожевые автоматы, кибернетический разум. Бронированные вертолеты, кружащие над лесами и контрабан­дистскими тропами; снабженные датчиками, обремененные вооружением. Танки, броне которых лег­кое оружие никак повредить не могло. Антенны узлов связи и действующие в инфракрасных лучах датчики, поднимающие тревогу. Беспилотные летающие аппараты. Оснащение, которое в условиях обычной войны, осталось всего лишь оснащением, на захваченных территориях переродилось в пер­сонифицированных, убийственных монстров, которые применялись не только для усмирения населе­ния, но и для частных расчетов. Для укрепления власти участковых комендантов, которые, лишенные контроля, перерождались в удельных царьков.

Кто-то обязан был ликвидировать чудищ. И, в соответствии с глубоко укорененной традиции, обязан был делать это за деньги. Только лишь тогда он мог быть по-настоящему бесстрастным, ли­шенным эмоций и действующим без колебаний, потому что и чудовища были безликими, не было у них человеческих лиц. Почти что никогда их у них не было.

Они не должны здесь существовать. Это не их место, не их мир.

Страх существовал всегда. Даже тогда, когда все уже заканчивалось, когда следовало пере­дать договоренную оплату. Иногда для этого служили толстые конверты, тяжелые от бумажных ру­блей. Так бывало, когда заказ подавал контрабандист, для которого разблокирование дороги или обезвреживание надоедливого поста имело обмениваемую на валюту ценность. Контрабандисты платили лучше всего, что вовсе не означает, будто бы платили охотно. Торговались до последнего, хладнокровно оценивая, быть может будет выгоднее сменить трассу или вообще переждать.

Иногда оплата проводилась в оккупационных бонах. Эти предлагали лавочники, оптовики и самогонщики, которые не могли действовать в соответствии с законом; но их упадок, в свою очередь, означал бы голод для не столь предприимчивых остальных. Командующий любым участком приходил к выводу, что впервые в жизни может легко обогатиться. И начинал устанавливать собственные зако­ны вместо тех, которые обязан был защищать. Торговцы всегда поначалу решали справиться само­стоятельно, иногда — с помощью окружающих обитателей. Это им удавалось редко. Те ведь не были одни, привозили чудищ, они могли позволить себе оборудование, которого смета скромного пункта перехода в каком-нибудь захолустье никак не предусматривала. Это мог быть танк, взятый на время из подразделения, командир которого тоже желал иметь свою долю в бизнесе. Или самоходный ʺвул­канʺ, уже не слишком годящийся для борьбы с самолетами, безнадежно устаревший, но прекрасно го­дящийся, чтобы, к примеру, размолотить не желающую платить деревню.

Торговцы платили хуже, чем контрабандисты, зато меньше торговались. Как правило, после собственных неудачных попыток. В их глазах можно было увидеть страх, но это при условии, что в эти глаза удавалось взглянуть. Страх перед кем-то, кто померился силами с чудовищем, с которым сами они не справились или против которого даже не отважились выступить.

Бывали еще и вытащенные из укромных местечек и тайников обручальные кольца, драго­ценности, спрятанные на черный час, на тот миг, когда голод заглянет в глаза. Когда ними придется платить за жизнь.