– Он бы нас уже прикончил, если бы мог, – ответила она ему. – Должно быть, когда рухнул мейнфрейм, сработала защита других секций.
Она почувствовала толчок – питомец подскочил у нее на коленях, дрожа от ужаса. Она рассеянно обняла его, потерла тонкую шейку и сказала в темноту:
– Посмотрим. Ледяных токсинов нет – я управляла ими отсюда, – она выдернула из шеи бесполезный штепсель и оттянула халат от мокрых ребер. – Значит, спрей. Славное густое облако раскаленной ионизированной металлической меди. Вынес все его сенсоры. Он летит вслепую в металлическом гробу. Прямо как мы.
Она рассмеялась.
– Вот только у Старушки Розы остался туз в рукаве, детка. Инвесторы. Они будут меня искать. Его искать некому. А у меня еще остался мой камушек.
Она сидела молча, пока рукотворное спокойствие позволяло думать о немыслимом. Питомец нервно зашевелился, принюхиваясь к ее коже. Под ласками он слегка успокоился, а ей не хотелось, чтобы он страдал.
Она положила свободную руку ему на рот и с хрустом свернула шею. Центробежная гравитация сохранила ее силы, и он не успел воспротивиться. Финальная дрожь сотрясла его конечности, когда она подняла питомца в темноте, нащупывая сердцебиение. Кончиками пальцев почувствовала последний пульс под тонкими ребрышками.
– Кислорода мало, – сказала она. Раздавленные эмоции попытались взбунтоваться и не смогли. У нее еще оставалось достаточно ингибиторов. – Плесневой ковер сохранит воздух чистым на несколько недель, но без света умрет. И есть его нельзя. Еды мало, малыш. Садов больше нет, и, даже если бы их не взорвали, я бы не смогла доставить сюда пищу. Не могу управлять роботами. Не могу даже открыть шлюзы. Если доживу, они прилетят и вытащат меня. Нужно повышать свои шансы. Это разумно. В таком положении я могу поступать только разумно.
Когда не осталось тараканов – по крайней мере, тех, кого она смогла поймать в темноте, – долгое и темное время она постилась. Потом съела неистлевшую плоть своего питомца, в бреду отчасти надеясь, что отравится.
Впервые увидев ослепительно-синий свет Инвесторов, пробивающийся через сломанный шлюз, она отползла назад на костлявых руках и ногах, прикрывая глаза.
Инвестор был в космическом костюме для защиты от бактерий. Она обрадовалась, что он не чует вонь ее черного склепа. Он обратился к ней на напевном языке Инвесторов, но ее переводчик сдох.
Секунду Роза думала, что ее бросят, оставят здесь голодной, слепой и наполовину облысевшей в паутине выпавших оптоволос. Но ее приняли на борт, облили саднящими антисептиками, выжгли кожу бактериальными ультрафиолетовыми лучами.
Они забрали камень, но это Паучья Роза и так понимала. А теперь они очень хотели узнать, – (и в этом было непросто разобраться) – что же случилось с их любимцем. Трудно было понять их жесты и обрывочный пиджин на основе человеческого языка. Она сделала с собой что-то нехорошее, это она понимала. Передозировка в темноте. Борьба во мраке с огромным черным жуком страха, разорвавшим хрупкое плетение ее паутины. Роза чувствовала себя очень плохо. Внутри нее что-то было не так. Истощенный живот натянулся, как барабан, а легкие сдавливало. Кости как будто находились не на месте. Слезы не шли.
Инвесторы не отставали. Ей хотелось умереть. Хотелось их любви и понимания. Хотелось…
В горле стоял ком. Она не могла говорить. Голова запрокинулась, глаза сузились из-за обжигающего сияния от освещения вокруг. Она слышала безболезненный хруст, с которым ее челюсть выходила из суставов.
Дыхание прекратилось. Это стало облегчением. В горле пульсировала антиперильстатика, и рот заполнился жидкостью.
Из губ и ноздрей сочилась живая белизна. Кожу щекотало от прикосновения, белизна лезла в глаза, запечатывая их и успокаивая. Паучью Розу пропитывала прохлада, охватывала апатия, пока прозрачная жидкость волна за волной окутывала, заливала кожу, покрывала тело. Роза расслабилась, ее наполняла чувственная и вялая благодарность. Есть не хотелось. Ей хватало лишней массы.
Через восемь дней она вырвалась из хрупких пленок своего кокона и вспорхнула на чешуйчатых крыльях в поисках поводка.
Царица цикад
Все началось в ночь, когда Царица отозвала своих псов. Я ходил под ними два года, с самого своего дезертирства.