– Я вас ненавижу, – заревел Контроллер. – Я ненавижу все, за что вы стоите! Я сыт по горло вашей Кликой, ее философией и жидкими улыбками. Своими делишками вы убили хорошего друга. Убирайтесь! Убирайтесь из ЦК. У вас сорок восемь часов. После этого я вас арестую и продам тому, кто предложит больше, – он презрительно бросил меня навзничь. Я тут же рухнул в тяжелой гравитации, голова стукнулась о ковер.
Тигр поднял меня на ноги, а Координатор взобрался на несоразмерное кресло. Пока я, дрожа, лез на спину тигра, он смотрел на экран Рынка.
– О нет, – сказал он тихо. – Измена.
Тигр унес меня прочь.
Уэллспринга я нашел в Собачьем городе. Это был хаотичный подкластер, который медленно крутился вокруг себя над осью вращения ЦК. Тут находились порт и таможня – сплетение верфей, стыковочных шлюзов складов, карантинных доков и муниципального жилья, где процветали пороки неусидчивых, неуживчивых и одиноких.
В Собачий город приходили, когда больше было некуда идти. В нем роились бродяги: старатели, пираты, преступники, изгои из сект с уже отказавшими инновациями, банкроты, дезертиры, поставщики опасных удовольствий. Соответственно, в области роились и псы, и наблюдатели похитрее. Собачий город был по-настоящему опасным местом, гудящим от безумной и хищной жизни. Постоянная слежка на корню уничтожила стыд, он просто потерял всякий смысл.
Уэллспринга я нашел в распухшем пузыре дорожного бара за обсуждением запутанной деловой сделки с человеком, которого он представил как Модема. Тот был членом маленькой, но энергичной секты механистов, известной в обиходе ЦК как Омары. Они жили исключительно в обтягивающих костюмах жизнеобеспечения, безликих и тускло-черных, которые тут и там усеивали процессоры и разъемы ввода-вывода. Выглядели Омары как массивные тени.
Я пожал Модему его грубую перчатку комнатной температуры и пристегнулся к столу.
Отклеил спринцовку от липкой поверхности и сделал глоток.
– У меня проблемы, – сказала я. – Мы можем говорить в присутствии этого человека?
Уэллспринг рассмеялся:
– Ты шутишь? Это же Собачий город! Все, что мы говорим, записывает больше устройств, чем у тебя зубов, молодой Ландау. Кроме того, Модем – мой старый друг. Его искаженный взгляд на мир может нам пригодиться.
– Ну хорошо, – я начал объяснять. Уэллспринг требовал подробностей. Я выложил все.
– Ну надо же, – сказал Уэллспринг, когда я закончил. – Что ж, держись за приборы, Модем, потому что сейчас ты увидишь, как слухи преодолеют скорость света. Как странно, что именно это малоизвестное бистро запустит новости, которые не иначе как уничтожат ЦК, – сказал он это довольно громко, и я быстро оглядел бар. Челюсти клиентов отвисли от шока. В их ртах переливались маленькие пузырьки слюны.
– Значит, Царицы нет, – сказал Уэллспринг. – Наверняка нет уже много недель. Что ж, видимо, с этим ничего не поделать. Даже у жадности Инвестора есть пределы. А советники не могли водить ее за нос вечно. Возможно, она где-нибудь еще покажется, в каком-нибудь поселении, более подходящем для ее эмоциональных потребностей. Полагаю, пора отправляться к своим мониторам и сокращать потери, пока Рынок имеет еще какой-то смысл.
Уэллспринг развел ленты своего прорезанного рукава и небрежно взглянул на наручный компьютер. Бар опустел – внезапно и катастрофически, за клиентами следовали их псы. У выхода между двумя шейперами-ренегатами завязалась ожесточенная рукопашная схватка. Они крутились с пронзительными криками в хрустящих хватках джиу-джитсу для невесомости. Их псы бесстрастно наблюдали за подопечными.
Скоро мы трое остались наедине с барными роботами и полудюжиной увлеченных псов.
– Я еще по своей последней аудиенции понял, что Царица уйдет, – Уэллспринг не нервничал. – ЦК в любом случае изжил себя. Он был важен только как мотивационный катализатор для восхождения Марса к третьему уровню сложности по Пригожину. ЦК на глазах устаревал под весом программ советников. Типичная близорукость мехов. Псевдопрагматический материализм. Они это заслужили.
Уэллспринг обнажил дюйм расшитой подкладки под рукавом, заказав у робота еще по одной.
– Член Совета, о котором ты говорил, удалился в приват. И он не последний, кто выплывет оттуда вперед ногами.