— Но и не убить ты его не можешь, я знаю, — вздохнула Елизавета. — Кроме прямого интереса Мекленбургов… Наше с тобой местоположение, о котором знал только Георгий, вычислили почти сразу, всего за несколько часов после его смерти. А на тот момент в России только у Мекленбургов были менталисты такого уровня.
— Это могли быть менталисты и не из России.
— Вот именно это хрупкое предположение и удерживает мои подозрения от перехода в обоснованные обвинения.
— Как ты смогла меня спасти?
— Я ведь была лучше менталисткой в России, ты же помнишь. Поэтому я решила принести себя в жертву, наложив на тебя слепок души.
— Это же можно сделать только с помощью Тьмы.
— Я это и сделала с помощью Тьмы. Ты не представляешь, на что способна мать в состоянии аффекта.
— Ты, ни разу не работав с Тьмой, смогла ее подчинить и обуздать?
— Георгий и Петр были одержимыми. С двенадцати лет я вместе с ними постигала азы своего дара, и в то же время подстраховывала их на пути освоения темных искусств. В том числе именно с моей помощью Петр создавал свой первый слепок души.
— А Георгий?
— Что Георгий?
— Тоже создавал слепки души?
— Нет, он выбрал путь развития в школе разрушения, и слепки души создавать не умел.
— Ясно.
— Так что поверь, теорию темных искусств я знала куда как лучше их обоих вместе взятых. В момент нападения я послала охрану умирать, выигрывая время, Войцеха отправила за Петром. И совершила жертвоприношение. Вот только…
— Вмешался наш общий друг?
— Да. При наложении слепка души, видимо, я смогла затронуть такие силы, что не только он смог прийти, но и в результате возникло именно это отражение.
— Ты хочешь сказать, что твое жертвоприношение спровоцировало отрыв рукава времени?
— Вообще, если начистоту, жертвоприношений было побольше. Наша охрана погибла очень быстро, так что мне пришлось… вмешаться, так скажем, чтобы выиграть немного времени. Тьма уже была у меня в руках, и я направила ее против нападавших, причем использую базу ментальных практик. Среди нападавших одаренных только седьмого золотого ранга было четверо, а остальных, менее сильных, набралось аж под сотню.
— И всех их… ты?