– Ну как ты можешь так говорить, Диана? – укоризненно заметил Максимов. – Ты же знаешь, как это для меня важно!
– Знаю, знаю. Прости.
Между ними завязалась обычная беседа, и Дубровская почувствовала себя лишней. Она тихонько отстала, сделав вид, что ей срочно понадобилось найти бумагу в папке. Она присела на скамью возле лестницы. А супруги так и ушли вперед, не замечая, что одним человеком в их компании стало меньше.
…Мария шлепала по лужам, не замечая, что туфли, которыми она так дорожила, уже насквозь промокли. Она бы, разумеется, побежала, но ее дыхание и без того сбилось, напоминая хрипы задыхающегося астматика. Горло схватило холодной петлей ужаса, а в глазах плясали черные точки.
Это лицо она узнала не сразу, но вот голос! Не зря еще в детстве мамке говорили, что у нее абсолютный музыкальный слух. Как уживаются талант с ее помешательством, никто, конечно, объяснить не мог. Но факт оставался фактом. Мария превосходно улавливала голосовые интонации, и образ человека запечатлевался в ее мозгу не фотографическим, а звуковым способом. Она отлично помнила, как говорила Ольга: громко, отрывисто, обрубая фразы, как топором. Легкая хрипотца ничуть не мешала ей в общении, скорее, она даже работала на образ сильной, бесстрашной скалолазки, какой ее и представляли читатели. Голос Данилевской был иным, хорошо поставленным, как у всех, кто привык выступать на публике. Но Марии он нравился меньше. Может, спокойную уверенность писательницы она воспринимала как фальшь? Где была, спрашивается, ее твердость и решительность, когда Мария подходила к ней во время встреч с читателями? В голосе писательницы отчетливо звучали истеричные нотки, словно литературная дива была готова в любой момент позвать охрану. Но то, что Мария услышала в лесу, запомнилось ей навечно. Тогда это был даже не человеческий возглас, а рык испуганного зверя. Причем принадлежал он не загнанному волку или свирепому кабану, а шакалу, который из чувства самосохранения был готов на многое. Сегодня он сбросил эту личину, и голос его обрел привычную мягкость и даже некоторую слабость, но Мария знала точно: оборотням верить нельзя! Она уходила все дальше и дальше от здания суда, и ее бедное сердце потихоньку успокаивалось…
Глава 21
– Суд обсуждает вопрос о возможности окончания судебного следствия, – проговорил Берестов. – Какие соображения на этот счет имеются у сторон? Желаете вы что-то добавить, прежде чем мы перейдем к судебным прениям?
Дубровская хорошо знала, что это значит. У них больше не будет возможности представлять доказательства. Председательствующий четко дал им понять, что пора сворачивать процесс. Финал не за горами. Но каким он будет? Нетрудно догадаться…
– Мнение защитника? – спросил Берестов. – Есть ли у вас какие-нибудь дополнения к судебному следствию?
– Да, Ваша честь, – проговорила Елизавета, с ужасом понимая, что отрезает себе дорогу назад. То, что она собиралась сделать, всего лишь пару дней назад показалось бы ей безумием.
– Слушаем вас. – Берестов поднял голову.
– Ваша честь, я прошу приобщить к материалам уголовного дела последнюю книгу Дианы Данилевской «Вся правда о скалолазке».
В зале послышался шум. Судья стукнул молоточком, призвав публику к порядку, и воззрился на Дубровскую.
– Вы действительно хотите сделать это?
– Да. Полагаю, что эту книгу можно считать показаниями подсудимой по существу отношений, связывающих ее с Крапивиной Ольгой.
– Находчивость адвоката не знает границ! – хлопнул ладонью по столу государственный обвинитель и расхохотался. – Ну, виданное ли дело – приобщать к материалам дела книжки!
– Прошу заметить, что прокурор пользовался в процессе одной из таких книжек, – заметила Дубровская. – Напомню, что это был роман, то есть художественное произведение. В руках у меня – автобиографическая повесть. Думаю, разница понятна.
– Защитник, а вы уверены, что откровения вашей подопечной облегчат ее судьбу? – поинтересовался судья.
– Да. Полагаю, что эта книга, воспроизводя непростую историю отношений двух подруг, свидетельствует о невиновности Дианы Данилевской. Некоторые моменты, я надеюсь, подсудимая добавит сама.
– Ваша честь, мне есть что сказать, – поднялась Диана. – Я не знаю, сможете ли вы мне поверить, но говорю сейчас, как перед духовным судьей: мое появление в горном лагере объяснялось только лишь раскаянием и желанием возобновить отношения с Крапивиной.