Киммерийская крепость

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я тебя научу, дивушко. Обещаю.

* * *

Около часу дня в школе появился недоспавший, но деятельный и озабоченный, Шугаев. Маслаков, увидев, как тянется перед Гурьевым человек в форме лейтенанта госбезопасности, похоже, осознал, что конец света в одной, отдельно взятой, местности, уже наступил, – выражение морды на заднице, во всяком случае, было именно таким. Что же касается всех остальных – их, вероятно, и появление наркома товарища Меркулова с докладом не слишком-то удивило бы. Гур Великолепный – что ещё к этому добавишь?!

– Вы напрасно так бегаете, Анатолий, – мягко укорил Гурьев лейтенанта. – Вы учитесь связью пользоваться. Позвонили бы – я бы зашёл.

– Да вы что, Яков Кириллович, – запротестовал уполномоченный. – Да мне вас и тут беспокоить неловко! И вообще, на машине же я…

– Вот в школе меня как раз и не нужно беспокоить, – улыбнулся Гурьев, возвращая лейтенанту папку с просмотренными и подписанными протоколами. – Дети уже меня и так на руках носят, а после столь явно обозначенного пиетета доблестных органов к моей персоне совсем с катушек съедут. Так что если какие вопросы – звоните, телефон знаете.

– Я вас ещё что спросить хотел, Яков Кириллович, – сказал Шугаев, прикрывая ладонью растягиваемый зевотой рот. – Извиняюсь. Не выспался… Насчёт гражданки Широковой с кем можно переговорить? Она же тут работала?

– Что значит – работала? – Гурьев, чувствуя, как поднимается адреналиновая волна, воткнул в лейтенанта взгляд, от которого у Шугаева волосы зашевелились на голове. – Что с ней?!

– Так… У подъезда… Часов девяти около…

Кто, кто ещё, в бешенстве подумал Гурьев. Я уже предупреждал – не сметь касаться моих женщин. Я предупреждал – или нет?! Я ничего не почувствовал. Ничего. Я ничего не чувствую. Не чувствовал к ней – поэтому?! Поэтому. Я виноват. Я.

– Подробности.

– Так мне буквально перед отъездом к вам доложили же. Коновалов фамилию назвал, я потому и сопоставил… Ножевое ранение в шею, Яков Кириллович, – успокаиваясь, договорил Шугаев. – Летальный исход – без вариантов. А Вы…

– Свинцов, – Гурьев зажмурился на миг. – Свинцов. Ферзь. Из преисподней достал, нежить. М-м, – он схватился за щёку, как от внезапной зубной боли. – Поднимайте людей, Анатолий. Всех, всех, милицию, моряков тоже, автобусная станция, вокзал, пристань, – не мне вас учить. Быстро, быстро.

Шугаев подорвался было бежать исполнять – к машине, но Гурьев остановил его – как арканом:

– «Касатка» в кабинете физкультуры, – тихий, тихий как всегда, голос. – Учитесь работать со связью, Анатолий. Невозможно быть сразу везде. Идите за мной.

* * *

Завадской ничего – пока – не сказали. Даша сидела напротив Гурьева на шульгинском диванчике, комкая в пальцах совершенно сухой платок, – осунувшаяся, с заострившимся носиком, только на скулах румянец пятнами горит, и – ни слезинки не проронила, глаза сухие, чёрные.

– Дивушко, – мучаясь от невозможности найти нужные, единственные слова, проговорил Гурьев. – Ну, перестань. Перестань. Пожалуйста.

– Из-за меня. Всё – из-за меня! Никогда, никогда не прощу. Никогда.

– Даша. Ну, хватит же. Хватит.

– Это всё из-за меня. Из-за меня. Это я, я во всём виновата. Я должна была умереть, Гур. А ты – ты меня спас, – а скольких не спас, пока меня спасал?! Гур, Гур, что же это такое?!

– Это цена, – он заслонился ладонью, не давая Даше встретить его взгляд. – Его поймают. Я обещаю.