Киммерийская крепость

– Это меня и беспокоит.

– Драгоценная вещь. Я думаю только о том, кто мог знать, что оно существует.

– Вряд ли мама рассказывала что-нибудь посторонним. Не могу поверить в это.

– Мы уже не узнаем.

– Узнаем, сэнсэй.

Мишима долго смотрел на Гурьева. Наконец, опустил веки:

– Я уберу оружие из дома.

– Наверняка будет обыск, – Гурьев вздохнул. – Они нас будут первых подозревать, сэнсэй. Понимаешь?

– Да. Глупо, но это их работа.

– Глупо. В нашем случае. Кто знает…

– Продолжай. У тебя почти получилось, – Мишима указал пальцем на ворох набросков. – Я займусь остальным.

Они разговаривали так тихо, словно боялись её потревожить.

Москва. Май 1928

Утром Гурьев, едва рассвело, запер дверь и вышел на улицу. До хоральной синагоги было минут двадцать ходьбы, и он торопился, чтобы успеть на ватикин[104].

После молитвы он подошёл к раввину:

– Мне нужно поговорить с Вами, ребе.

Тот внимательно посмотрел на Гурьева:

– Янкеле, что с тобой? Что случилось?

– Случилось, ребе. Мама. Её больше нет.

– Борух даян хаэмес[105], – раввин вздрогнул. – Она же ещё совсем молодая! Что с ней?!