Потемкин велел возжечь свечи, и трепетное желтое пламя мягкими сполохами играло на золотой парче княжеской ферязи. Такая же парчовая, подбитая драгоценным соболем, шапка с венцом с жемчугами венчала голову воеводы, породистые густые усы были тщательно расчесаны, темно-серые глаза из-под больших широких бровей смотрели на собеседника строго, но без особого гнева.
— Ты садись, Никита, не стой, — сняв шапку, кою тут же забрал неслышно подскочивший слуга, Петр Иванович скинул и ферязь и так вот, по-простецки, в кафтане, уселся в резное креслице, жалобно скрипнувшее под дородной фигурой боярина.
— Невместно мне, князюшко, при вас сидети…
— Говорю — садись!
Князь повысил голос, и молодой человек осторожно присел на край лавки.
— Ты воеводе Андрею Васильевичу Бутурлину, чай, не родич? — Потемкин прищурился, положив на стол холеные руки, унизанные драгоценными перстнями и кольцами.
— Да-альний-предальний, — потупившись, признался лоцман. — Они с нами не знаются. Худородные мы.
— Ничего! И худородные могут в князья выбиться, — Петр Иванович усмехнулся, пригладив роскошные усы и бороду — живое воплощение принятых на Руси порядков. Глянешь — вроде дундук дундуком… Ан, не тут-то было! Никита Петрович знал Потемкина как умелого и опытного воеводу, человека умного и дельного. Такой зря кричать да местничать — древностью рода кичиться — не станет.
Вот и князь не кричал, не гневался…
— Вижу, молодец ты ловкий… Ниен добре ведаешь?
— Добре, княже. Я ж в лоцманском деле… Не раз в Ниен хаживал. Да и в Стекольны тоже.
— Sagst du Schwedisch oder Deutsch?[7] — неожиданно спросил воевода.
Бутурлин невольно вздрогнул: вот уж не знал, что Потемкин знает чужие языки! При всем уважении…
— Ich spreche Schwedisch, Deutsch, und ich spreche Englisc[8], - быстро ответил молодой человек.
Воевода одобрительно тряхнул бородою:
— Такой-то мне и нужен! Знающий. Ну, каков ты молодец — я уж ведаю… — в голосе воеводы, до того вполне обычном и даже в чем-то мягком, вдруг прорезалась сталь. — За все, что натворил ты — сам знаешь, что положено! Так ведь?
— Так, княже… Да не так! — сверкнув глазами, Никита порывисто вскочил на ноги. — Ежели боярина Хомякина слушать, то да — страшней меня разбойника да лиходея нету! А ежели разобраться по чести…
— Разберемся, — с неожиданным спокойствием вдруг пообещал Потемкин. — Только сперва кое-что для государства российского сделаешь!
Молодой человек закусил губу, силясь унять охватившее его волнение, накатившее внезапно, словно холодная злая волна на мягкий песчаный берег:
— Я… я, княже, за-ради государя да Отечества на все готов!