Напившись, протянул туес холопам:
— Пейте! А ты, Игнат, рассказывай… Как там и что. Кое-что я уже от Леньки слыхал…
— Добро, господине…
Передав туес Леньке, Игнат пригладил растрепанную шевелюру и невольно скривил губы — спина-то еще болела, ага.
— Значится, одно так все вышло…
Отрок закончил свою историю уже на обратном пути, на узкой тропинке, вьющейся среди медвяных трав и уходящей через табор к реке. Бутурлин слушал внимательно, даже кое-что переспрашивал, уточнял.
— Так, говоришь, дева?
— Ага. Она меня и спасла. Настеной звать… Челядинка тамошняя или обельная холопка.
— Хм, интересно… С чего б ей тебе помогать?
— Сам, господине, не ведаю, — потупился отрок. — Может, глянулся ей… А может, просто — добрая душа.
Никита Петрович хмыкнул:
— Видали мы таких добрых душ! Ты вот что, Игнат… Надо бы тебе с девой этой снова встретиться… как-нибудь невзначай. Раз уж, говоришь, глянулся…
— Так… встретиться бы можно… Да как?
Парнишка озадаченно почесал затылок.
— Тут дело не в том — как, — наставительно заметил лоцман. — Главное — зачем.
— И зачем? — Игнатко сглотнул слюну. Видать, и ему понравилась девка, хотелось вдругорядь увидеться.
— А вот зачем — слушай, — понизив голос, Бутурлин оглянулся по сторонам. Так, на всякий случай. — Выспросишь у нее ровно бы так, невзначай, обо всем. Говоришь, строг боярин-то?
— Ой, господине! — вздрогнув, передернул плечами отрок. — Не то слово — строг. Жесток, собака, лют! Всех людишек своих вот так, в кулаке держит. Чуть что — в плети. Да сам бьет, от души.
— М-да-а, — Никита Петрович задумчиво покусал губу. — Не боярин, а прямо какой-то деспот.
— Кто, господине? — непонимающе переглянулись холопы.