Когда выходит отшельник

Адамберг не стал нарушать тишину, в которой началось совещание: среди полного молчания слышался только привычный звон чашек и позвякивание ложек о блюдца. Тишина была ему нужна не для того, чтобы усилить напряженность, которая и без того была высока. Ему просто нужно было записать в блокноте фразу:

Если можно уменьшить токсичность паучьего яда, чтобы создать из него лекарство от импотенции, то можно ли, наоборот, сделать яд более концентрированным, как перегоняют вино на коньячный спирт?

Он покачал головой, отложил ручку и бросил короткий взгляд на майоров Данглара и Мордана, которые сели рядом на противоположном конце стола. Мордан был решителен, сосредоточен – таким Адамберг часто его видел. А вот у Данглара выражение лица изменилось. Напряженный и бледный, он сидел с надменным видом, изображая хладнокровного человека, который выше всяких случайных обстоятельств. А между тем Данглар никогда не умел подниматься выше мелких обстоятельств, даже ненадолго, и уж тем более не отличался хладнокровием. Эту роль он придумал для того, чтобы противостоять натиску комиссара, чтобы тот смирился с попыткой майора донести на него дивизионному комиссару. Адамберг всегда понимал проблемы своего давнего заместителя, но на сей раз от него что-то ускользало. Что-то новое.

– Для меня крайне важно, – заговорил Адамберг спокойным, как и всегда, голосом, – проинформировать вас о текущем деле, и я настаиваю на том, чтобы называть его расследованием, а также на том, что три смерти следует квалифицировать как три убийства. Сейчас по делу работают только четыре человека, а этого мало. Я напомню вам имена трех первых жертв: Альбер Барраль, Фернан Клавероль и Клод Ландрие.

– Вы говорите о первых трех жертвах, – заметил Мордан. – Следует ли из этого, что вы опасаетесь новых жертв?

– Именно так, майор.

Ретанкур подняла было свою массивную руку, потом снова опустила ее.

– По делу работают пять человек, – уточнила она. – Я уже начала помогать и не собираюсь от этого отказываться.

Это непонятное заявление со стороны несокрушимой позитивистки заставило сомневаться всех тех, кто говорил о незаконности – и абсурдности – следствия по делу о пауках-убийцах. Адамберг поблагодарил могучую Виолетту едва заметной улыбкой. Данглар, хоть и был выше мелких обстоятельств, поморщился: необъяснимая поддержка Ретанкур дала комиссару существенное преимущество.

– Сиротский приют “Милосердие” в Гаре. Они были оттуда. Вот досье, собранное бывшим директором, за сорок четвертый – сорок седьмой годы. Давайте, Вейренк.

– Извините, – перебил его Ламар, – какие даты вы назвали?

– С тысяча девятьсот сорок четвертого по сорок седьмой год. За семьдесят два поколения пауков-отшельников до нынешнего.

– Теперь мы считаем время поколениями пауков? – осведомился Данглар.

– Почему бы нет?

Вейренк вывел на экран обложку папки доктора Ковэра: “Банда пауков-отшельников. Клавероль, Барраль, Ламбертен, Миссоли, Обер и К^о”. Этот заголовок, выведенный старомодным каллиграфическим почерком, вызвал в комнате волну потрясения: послышался шепот, приглушенное ворчание, скрип стульев. Вейренк не торопился излагать факты, давая людям время осознать невероятную действительность.

– Что такое “банда пауков-отшельников”? – спросил Эсталер. – Банда пауков, которая напала на сиротский приют?

Вопрос Эсталера в очередной раз пришелся к месту, потому что никто ничего не понимал, как и он. Вейренк повернулся к бригадиру. Его неподвижное лицо этим утром напоминало античную голову, высеченную из светлого мрамора: прямой нос, четко очерченные губы, тугие завитки волос на лбу.

– Нет, – объяснил он, – это банда мальчишек, которые мучили более слабых, подкладывая им пауков-отшельников. В этой банде было девять человек, в том числе первый и второй умершие, Барраль и Клавероль. От банды пострадали одиннадцать малышей. Первые четверо мальчиков, – продолжал он, по очереди выводя на экран снимки, – Жильбер Прейи, Рене Киссоль, Ришар Жаррас и Андре Ривлен, были укушены пауками, но это были неядовитые укусы. Тем не менее не стоит сбрасывать их со счетов. Двое следующих, Анри Тремон и Жак Сантье, получили только половинную дозу яда. Но даже на черно-белых снимках ясно различимы следы воспаления, вызванного ядом, – темно-серые пятна, на самом деле фиолетовые. Эти пострадавшие выздоровели сами. Луи Аржала – все звали его малыш Луи – повезло меньше. Паук укусил его в ногу, разрядив обе ядовитые железы. Ему было четыре года, – добавил он, обведя пальцем изъеденную некрозом ногу.

Снова послышались ворчание и звук сдвигаемых стульев. Вейренк не стал давать коллегам передышку.

– На дворе сорок четвертый год, пенициллина нет.