Когда выходит отшельник

– Как раз там мне и будет хорошо и уютно. По причинам, которые вам, судя по всему, хорошо известны. Я закончила свою работу и возвращаюсь в заточение. Должна сказать, я уважаю вас за то, что вы хотели сделать, Жан-Бат. Но пусть все будет, как будет. А поскольку вы сами предлагаете мне отсрочку, я попрошу два дня на то, чтобы уладить все дела и навестить Аннетту и Энзо. Спасибо еще и за то, что даете мне время, комиссар, я не люблю суматоху. И хотите вы того или нет, но через два дня я сама явлюсь в жандармерию Нима. Будет лучше, если меня арестуют они. Потому что, как мне кажется, вам самому это не очень-то по душе.

Положив рюкзак на пол, Адамберг смотрел на нее, чуть наклонив голову, как будто хотел вникнуть в смысл ее решения.

– Вижу, вы поняли, комиссар.

– Не уверен, что хочу понимать.

– Не волнуйтесь вы так. Сколько они мне дадут, в моем-то возрасте? И с учетом “смягчающих обстоятельств”, как они это называют. Десять лет? Через четыре года я выйду. Едва хватит времени на то, чтобы написать книгу о жуках-вонючках из “Милосердия”. А работать над ней я могу только в камере. Вы следите за моей мыслью? Но мне надо кое о чем вас попросить, и это будет потруднее. Мне и правда совестно, вы уж меня простите.

– Говорите.

– Нельзя ли что-нибудь придумать, чтобы мне разрешили взять с собой в тюрьму мою коллекцию шаров со снежинками? Они не тяжелые, пластмассовые, ни для кого не представляют опасности, к тому же мне больше некого убивать.

– Ирен, я сделаю все возможное.

– Вы приедете?

– И привезу их все до единого.

Ирен улыбнулась: он никогда еще не видел, чтобы она так радостно улыбалась.

Глава 48

Все три с половиной часа, пока они ехали в поезде, Адамберг беспробудно спал, завалившись на бок: шар со снежинками, лежавший у него в кармане, безжалостно давил ему на ребра, но он не реагировал. Даже в Париже, на Лионском вокзале, где они остановились с диким скрежетом, он не проснулся, и Вейренк с трудом его растолкал.

В мятой одежде, со спутанными мыслями он осторожно, чтобы не разбить тарелку, поставил рюкзак на пол в кухне, потом вышел в маленький садик, уселся под вязом, закурил сигарету Кромса и растянулся на сухой траве, наблюдая за тем, как за набегающими облаками тускнеют звезды и гаснет лунный свет. Он не хотел есть, не хотел пить.

Приподнявшись, он в темноте набрал сообщение, адресованное всем сотрудникам комиссариата:

Команде: миновали 52-й градус. Два дня – полное молчание. Всем вольно, минимум дежурных, кормить дроздов обязательно. Подробности в пятницу в 14 часов.

Он снова улегся на землю, размышляя о том, что, когда Магеллан обнаружил пролив, корабли устроили победную канонаду. Он ничего подобного не желал. Из раздумий его вывел сигнал мобильника. Пришло сообщение от Вейренка:

Я в двадцати метрах от “Гарбюра”, он еще открыт. Я тебя жду. У меня есть один вопрос.

Нет, Луи, не приеду, извини, –

ответил Адамберг.