Милицейские были

22
18
20
22
24
26
28
30

Копийко знал, что арестованный Бондарук не курил и потому не мог оставить окурка. Лейтенант также знал, что Бондарук имел интимную связь с убитой, поэтому ему нечего было разыгрывать видимость попытки изнасилования. По мере изучения обстоятельств убийства усиливалось сомнение в правильности подозрений, возникших в отношении Бондарука. Однако другого человека, которого можно было заподозрить в преступлении, он пока не видел. Как ни старался хотя бы построить предположение на сей счет — из этого ничего не получалось. В его распоряжении имелся единственный немой свидетель, и тот лишь предположительно оставленный преступником.

Лейтенант тщательно изучил табак из окурка. Он установил, что такую махорку продавали в сельском магазине, и многие ее курили в селе. Поэтому определить лицо, которому принадлежал табак, было трудно. А вот маленький кусочек газетной бумаги представлял интерес. На нем можно было прочитать одно слово «доярок» и три обрывка слов — «соре», «райо» и «ока». Лейтенант все расшифровал: «соре» означало соревнование, «райо» — района, «ока» — молока. Это был обрывок статьи с соревновании доярок района по надою молока. Предстояло найти газету, от которой оторван этот кусочек для цигарки, и определить, кому она принадлежала.

…В доме Цвиркуна был полный хаос. Неделю назад он отправил жену в родильный дом, а сам бросил работу в колхозе и запил. Такие запои были у него и раньше, но все обходилось без происшествий. Теперь, получив полную свободу, Цвиркун уже не один день ходил пьяный. Вечером пьет, утром опохмеляется, и так сутки за сутками. Когда Копийко утром зашел к нему в хату, Цвиркун только закончил «причастие». В нос лейтенанту ударил тяжелый запах сивухи. Земляной пол был давно не метен; кровать в таком беспорядке, что трудно поверить, чтобы на ней мог спать человек; над столом, загрязненном остатками хлеба, гниющих овощей и картофеля, кружил рой мух. За столом, склонившись над стаканом, сидел Цвиркун. При появлении милиционера он вздрогнул, схватился со стула:

— Что, уже пришли?.. Я так и знал!

Он налил стакан мутной жидкости, выпил залпом, понюхал сухой кусочек хлеба.

— Ты что же при работнике милиции самогон глушишь!

— А, что там самогон!.. Наделал такое, что хуже самогона. — Цвиркун махнул рукой.

— Так что же хуже самогона?

— Будто не знаете… Не хотел я, понимаешь, а вот вышло… Эта стерва! — Цвиркун ударил рукой бутылку с самогоном, она упала на пол, разбилась. — Пьяный я был. Такой, как и сейчас, вот вижу тебя, а не соображаю… Э… Нет, соображаю! Знаю, почему ты пришел. Арестовывать меня! На, бери, бери, говорю, удирать не буду. — Цвиркун поднял руки, попытался встать со стула.

— Не валяй дурака, расскажи толком, как было дело?

— Как же толком? Понимаешь, бабу свою отвез в родилку. Пошел к вдове. А она, стерва, дулю мне показала. Как Григория — так принимает, а мне дулю, понимаешь? Я и так и сяк, а она меня гонит, обзывает разными погаными словами. Вот и взяло меня за сердце. Да так, что я и не знаю, что со мной произошло. А тут под руками топор оказался. Когда ударил обухом, вижу, баба того… Я с испугу бросился бежать из хаты, а тут сын ее навстречу. Вот это так удрал, думаю, сын ведь докажет, что я его мать убил. Я и сына… А затем стал да и стою. Что же я наделал, думаю? Не знаю, что мне в голову взбрело, взял да и подпалил хату. А сам бежать. — Цвиркун навалился всей грудью на стол. — Бог ты мой, что же я наделал!

— Давай будем оформлять доказательства убийства!

— Какие еще тебе доказательства!? Я ведь говорю, что я убил. Что тебе еще надо? Бери меня как доказательство!

— Тебя я успею взять. Ты вот скажи, что ты куришь?

— Вон на окне махра.

Лейтенант увидел пачку махорки и рядом газету, ту самую, от которой оторвано на цигарку.

— Значит, в доме вдовы ты курил?

— А как же!

— Окурок это твой?

— Мой, чей же еще!