Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде»

22
18
20
22
24
26
28
30

– Это вы писали на кафедру Льву Эдуардовичу? Он просил меня посмотреть на месте.

– Ага, прибыла официальная наука, – резюмировал Перов и удивленно посмотрел на джип – хороши заработки у официальной науки! – Мы вас, правду сказать, в прошлом месяце ждали…

– Командировка, – коротко объяснился Михаил Алексеевич.

– …теперь уж сами управились.

Ну и хорошо, что управились, подумал Михаил Алексеевич. Денег тебе, наивная душа, все одно не дали бы. Самим не хватает.

– Нашли еще в позапрошлом году. Поднять никак не могли, тут ведь и акваланг, и кран, и много чего нужно. А мы с Алексеем что можем, я врач, он географию преподает в школе, – рассказывал Перов. – Но потом люди подтянулись. Школьники помогли, моряки акваланг подарили, а Савельев, фермер, трактор дал на неделю, представляете?!

Доктор заулыбался, очевидно, рекомый Савельев числился в Камышове олигархом и кровопийцей, а трактора, гляди ты, не пожалел! От этого доктору Перову было радостно.

Доктор рассказал, как проложили километровую гать к находке, как поставили распорки, как завели в абсолютной темноте болотного пространства тали и подготовили все к подъему. Трактор вот подвел. Вчера пробовали на руках – не поднять пробовали, там тонны полторы будет, а хотя бы стронуть, но нет, не пошел.

– «Ишачок» это, – объяснил Перов, – И-16, истребитель Поликарпова. Знаменитая в свое время машина. Плоскости у него поломаны, но фюзеляж, на ощупь, цел.

Михаил Алексеевич только головой покачал. Вся любительская археология в двух словах – «на ощупь».

Доктор увлеченно рассказывал, не замечая, как мрачнеет собеседник, намекал на трудности, но прямо не просил. Михаил Алексеевич простодушно не понимал намеков и прикидывал, сможет ли вернуться засветло. Днем гостя пригласили обедать, а после Михаил Алексеевич отозвал доктора Перова и объяснил ему, что вынужден уехать: самолет не имеет научной ценности, бесперспективная затея.

Доктор внимательно его выслушал, покивал головой.

– Вы правы, конечно, – сказал он мягко. – Самолет ценности не представляет. Что там осталось-то? Но зря вы, Михаил Алексеевич, меня попрекаете, что время попусту трачу. Мне, простите за пафос, покоя не дает, что он там лежит. Летчик, может, и выпрыгнул, как вы говорите, а вдруг нет? Кто же знает наверное? Это как долг неуплаченный, а я в долгах жить не привык. Мне, верите ли, сны бывают на этой почве, будто живу я чужой жизнью, в стране, у которой ни названия, ни языка, одна только… «цивилизованность», что ли. Но какая-то она чужая, неуютная. Мне в тех снах все время кажется, что я виноват в чем-то. Воевали здесь люди, умирали, и от каждого зависело, мы победим или нас победят. Никто же не знает доподлинно, чья жизнь была самой важной. Вдруг, думаю, того, кто там лежит, в своем «ишачке»? Не по-человечески получается.

Доктор помолчал, не глядя в глаза, вздохнул. Хотел еще сказать, что победа не окончательная, пока не похоронен последний солдат, но постеснялся избитых слов. И вообще застеснялся:

– Глупость, конечно. Место, правду говорят, бесовское, оттого и сны. Как мы «ишачка» поднимем, я Льву Эдуардовичу напишу. Нужно по архивам посмотреть, что за машина, кто летал пилотом. Не откажите, пожалуйста, – доктор мельком глянул на джип, – я слышал, архивный поиск – дело не дешевое.

Яшка проснулся в ледяном поту. Опять этот сон, реальный, как жизнь. Каждый день они с Голубковым вылетали на немецкого аса, но неудачно, большое небо не хотело пересекать их с врагом. Зато каждую ночь, раз за разом, бой прокручивался в воспаленном Яшкином воображении. Каждую ночь Яшка выходил на немца в лоб, прикрывая командира, самолеты ревели навстречу друг другу звериным моторным ревом, и… Яшка отворачивал, не мог пережать немца. Он получал пушечную очередь «ишаку» в брюхо и падал, падал, падал в непонятную глубину…

Сегодня Яшка понял, что бог, иудейский или комсомольский, все же есть, и этот бог определил Яшке задачу вовсе непосильную. Яшка понял, что от него, тихого, незаметного, трусоватого, зависит, кто же возьмет победу. Не над бахвалом-асом, а главную Победу, общую на всех. Его мука и, наверное, жизнь какой-то непонятной прихотью судьбы оказались последней каплей, которую нужно обязательно уронить в общую чашу на алтаре. Бог ехидно намекал, что не Яшкино это дело, быть последней каплей. Яшка знал, что не справится, что сон станет явью, и миллионы людей погибнут, а остальные им позавидуют, что перестанет быть родная страна, потому что немец-ас сильнее его, Яшки Кантора.

И Голубков был неспокоен.

– Снится черте-что, – бурчал комэск перед вылетом и прятал глаза. – Свалим немца, напьюсь.

Вылетели – несколько самолетов из нового, уже после опытного Яшки, пополнения и комэск с ведомым. Вышли на рандеву со штурмовиками, благополучно проводили их до цели и на обратном пути занялись своей главной заботой.