Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде»

22
18
20
22
24
26
28
30

– Надо же, посвятил победу фюреру! Резвый хлопец…

– Обер-лейтенант Карл Вильке, бортовой номер одиннадцать. Девяносто девять побед, – с ненавистью процедил Лебедянко. – Будем собирать группу. Сам поведу.

– Девяносто девять – это как считать, – усмехнулся Голубков. – А все одно, валить надо гаденыша. Только с группой, Алексей Иваныч, думаю, не получится. У меня трое с налетом остались.

– Что предлагаешь?

– Сам попробую, – обманчиво спокойным тоном предложил Голубков, – есть одна мыслишка.

В ту ночь Яшке приснился самый яркий за все время кошмар. Во сне он чувствовал запах своей горелой кожи. К нему склонялось незнакомое лицо… Впрочем, нет, знакомое, до боли напоминающее буржуазного писателя Чехова, как он был изображен на портрете в учебнике литературы. Добрый доктор жалел Яшку, но другие люди, в черной форме, были равнодушны или жестоки. Этой ночью Яшка отчетливо рассмотрел свастику на пуговицах незнакомого мундира.

По утру Михаил Алексеевич Шнайдер проснулся с тяжкой головной болью и в отвратном настроении. Подумал бы на похмелье, но спиртного не брал в рот принципиально, со студенческих времен, уже лет двадцать как. Долгую секунду смотрел в серый потолок, пытаясь вспомнить. Вспомнил: гостиница, Камышов, письмо доктора Перова, командировка. Не похмелье, нет, это сон разволновал. Странный кошмар, яркий кусок жизни чужого человека с его, Михаила Алексеевича, именем. Имперский университет? Кафедра каких? Коренных народов? Доктор Перофф? Надо же, чего не приснится на новом месте! День Сурка, ей-богу, только симпатяшки Энди МакДауэлл не хватает.

Михаил Алексеевич привел себя в порядок и завел джип ехать на поиски «доктор Перофф». Завтрак подождет до обеда, не доверял Михаил Алексеевич камышовскому общепиту.

В скверике у гостиницы молодая мамаша покачивала детскую коляску. Михаил Алексеевич опустил стекло.

– Девушка, как проехать к Соловьиным болотам?

Женщина обернулась на голос и испуганно заморгала. Чеченка, грузинка, армянка? Черт их разберет, в раздражении подумал Михаил Алексеевич.

– Болота. Соловьиные. Понимаешь, нет? – повторил он.

Девушка, как смогла, объяснила. Как же ты гражданство получила, удивился Михаил Алексеевич. Впрочем, понятно как. Но язык-то нужен! Если не тебе, так ребенку твоему. Дикость, право слово, врожденная.

Дорога до Соловьиных болот даже японскому джипу сдалась не просто. Сначала по глухому лесному проселку, потом по колее от лесовозов, а в конце вообще по нетвердой гати. На полпути Михаил Алексеевич передумал ехать, но встретилась ему компания веселых девчонок-старшеклассниц, которые тоже шли «к Матвею Геннадьевичу самолет поднимать», и он передумал обратно.

Лагерь поисковиков стоял на высоком сухом острове, посреди многокилометровой трясины. Несколько палаток, навес над компрессором, разложенный на брезенте акваланг. Здесь же трактор с открытым мотором и голый по пояс тракторист, остервенело гремящий железом. Тракторист ритуальными плясками и заклинаниями живо напомнил шамана, но старый агрегат не желал подчиняться.

Как назло, и «мицубишевский» движок начал покашливать, а потом вовсе заглох, чего за ним сроду не водилось.

– …тоже? – расслышал Михаил Алексеевич густой бас тракториста. – Здеся часто глохнет. Бесовское место!

К яркой машине постепенно стекались обитатели лагеря. Подошел невысокий, крепкий мужчина с бородкой клинышком. Умные глаза за стеклами очков смотрели заинтересованно.

– Перов, Матвей Геннадьевич, – представился мужчина. – Руководитель, так сказать, этого безобразия.

Михаил Алексеевич назвался и объяснил: