— Куда? — крикнула средняя сестра. — Куда собралась? Не ходи никуда! Не пускай ее! — крикнула она Неглину, обгоняя Марию и вставая у нее на дороге.
— Маша, ты что? — сказал и Неглин, подойдя к старшей сестре.
— Она сейчас в таком состоянии, что с собой что-нибудь сделать может. Нельзя ее пускать. Маша, останься!..
— Бляди! Проститутки! — говорил сосед, высовываясь из своей комнаты. — И брат ваш — бандит.
— Заткнись, урод! И закрой дверь! — крикнула Алла.
— Маш, ты куда собралась? — спросил Неглин. — Может, мне с тобой сходить? А? Хочешь, схожу? Ну что, сходить? Я сегодня ночь не спал и вчера не спал, но наплевать, на меня наплевать, пусть каждый выкаблучивается, как хочет, я буду на все это смотреть, мне очень приятно на все это смотреть, я буду за всеми ходить, говно выносить, сопли утирать, а больше мне делать нечего, ты этого хочешь?! Всю жизнь буду этим заниматься!.. — распалялся Неглин.
— Ты слышала, что брат ранен? — сказала сестра средняя Алла.
Мария стояла перед младшими братом и сестрой и не сопротивлялась и не слушалась, она их, казалось, не слышала вовсе, будто только досадуя, что ей не дают исполнить ее неведомое внутреннее побуждение. Если б ее отпустили, она бы тотчас снова пошла навстречу известной только ей одной цели.
— Маша, не ходи никуда. Пойдем, пойдем в комнату. Пойдем, еще полежишь! Слышишь? — хлопотала сестра.
Папаша, всеми оставленный, мычал и подвывал в комнате так, что это было слышно здесь, в коридоре.
— Слушайте, — крикнул Неглин. — Мне бы, правда, поспать! А?!
— Пойдем, пойдем!.. — Алла стала теребить Марию за рукав пальто. — Ну, пойдем же!.. Что ты стоишь? Что ты стала посреди коридора и стоишь, а? Ты вообще можешь сказать, куда ты собралась?..
Ни она, ни Неглин не ожидали ответа Марии, не ожидала, наверное, его и она от себя, и ничто не изменилось в выражении ее лица и во взгляде ее отсутствующем, и только чуть-чуть приоткрылись губы женщины, и из глубины ее измученной, иссохшей груди донеслось глухое, утробное и беспрекословное:
— За… творогом…
12
Иванов сам сел за руль и повел фургон, и Гальперин втайне даже чуть не перекрестился. В этом было нечто непостижимое и удивительное. Неужто тот опять взялся за ум, сказал он себе, неужто он бросил свои глупости и вновь решил стать человеком?
Иванов замурлыкал что-то наподобие песни, должно быть, от удовольствия, которое получал, ведя машину, слов Гальперин не знал, но мотив казался знакомым, Гальперин хотел даже подпеть, но Иванов неожиданно оборвал свою полуприметную неказистую песню.
— Ох, — элегически сказал Иванов, — если бы ты только знал, как я раньше любил психологию!..
— А что, — отозвался Гальперин, — я тоже любил, я и сейчас люблю.
— Нет-нет, я больше. Я, буквально, грезил. Я еще в школе знал, что обязательно стану психологом. Никем не хотел больше быть.
ebooksa