Монстр ловко спрыгнул с ящика и удалился в дальний угол чердака, где, за нагромождением множества других статуй, виднелся заваленный мусором письменный стол. Мари называла этот мусор творческим беспорядком. Кстати, где же она… Мари?
Удаляясь от него, монстр с каждым шагом все больше приобретал человеческие очертания. Когда Мари наконец заняла свое место среди творческого беспорядка, Оникс наконец узрел в ней свою жену, каковой видела себя она сама. Обычная представительница человеческой расы, руки, ноги, нормальный рот, нормальная шея.
От скульптора не ускользнуло, что жена, дожидаясь загрузки системы, достала из ящика стола маленькое зеркальце и показала себе язык, а затем тут же обернулась в его сторону, опасаясь, как бы Оникс не заметил ее дурачество. Он сделал вид, что полностью занят статуей.
«Любуйся, любуйся. Я-то знаю, как ты выглядишь на самом деле».
В маленьком окошке виднелся дождь, оставлявший на стекле черные разводы, будто кто-то трясет над городом гигантскую лейку с чернилами или нефтью. Мари не дано увидеть и этого, как и того, что они живут в пещере, а не на чердаке. Откуда в пещере окно, Оникса не заботило. Он привык игнорировать такие детали. Люди часто ведут себя абсурдно, с чего же быть логичным миру, который они строят вокруг себя?
— Крыша протекает! — крикнула Мари из своего угла. Вот же глупая женщина. Откуда в пещере крыша? Тут и должно быть сыро, тут и должно вечно капать с потолка. Конечно, плохо для занятия скульптурой, но что поделать, жить больше негде.
Статуя гидры за спиной Оникса положила одну из своих голов ему на плечо.
— Ты в любой момент можешь поделиться с ней своим даром, — проговорила гидра вкрадчивым, приятным голосом. Необычайно для такого мерзкого чудовища.
Эту гидру Оникс тоже лепил с жены. Мари частенько меняла форму, сам скульптор связывал это с происходящими внутри ее сознания переживаниями. Иногда он лепил и других монстров, что приходили из стен и так же уходили, оставляя следы из грязи или пепла, несколько раз бывали и кровавые следы. Мари их явно не видела, поскольку оставляла при уборке без внимания. Может быть, свалка на столе для нее самой — горка плюшевых игрушек?
— Да знаю я, — прошептал Оникс. Монстры уже не раз говорили ему об этом. Но, ему нравилось чувствовать себя особенным, единственным человеком, который видит истинную природу вещей, и он каждый раз отказывался. Скульптор считал, что заслужил этот дар, годами тренируя дух и разум. После этого даже мысль о том, что кто-то получит такой талант без капли усилий, казалась ему неприемлемой.
Неужели и вправду во всем мире не нашлось ни одного человека,
Оникс представил, что где-нибудь в сердце Африки в племени с совершенно непроизносимым для европейца названием обособленно от родичей живет старый шаман. Этот шаман тоже постиг искусство правильного зрения, и даже больше. Было б здорово с ним пересечься, обменяться опытом. Как жаль, что мудрый шаман — лишь фантазия, в отличие от гидры, которая не торопится убирать тяжеленную голову с его плеча.
— Почему именно Африка? Вуду-шмуду. Мне больше нравятся индейцы, — поведала гидра. — Вот уж кто знает толк в таких делах.
— Индейцы жрут кактусы, — ответил Оникс, продолжая высекать чешуинку за чешуинкой. — От кактусов любой дурак начнет бредить наяву. Бестолковый допинг.
— Милый, ты что-то сказал? — опять крикнула Мари.
— Да я так, сам с собою.
«Как же одиноко!» — пронеслось в его голове. Гидра прочла мысли своего создателя.
— Разве я плохой собеседник? — произнесла она с наигранной обидой. — Ладно, не буду с тобой больше говорить.
И гидра демонстративно удалилась в противоположный конец чердака.
— Кроме тебя, у меня тут целый полк собеседников, — тихо сказал ей скульптор вслед, обводя рукой другие творения, которые сегодня не подавали признаков жизни. Гидра ничего не ответила, а самая свежая статуя шумно вздохнула под его руками. Резец дрогнул и отсек больше материала, чем нужно.