Итак, Давид — и есть та невзгода, о которой ангел-хранитель предупреждает посетительницу. Ох уж этот мужчина, мадам хлебнет горя, если решит построить с ним свою судьбу. Он будет неуправляем. Он будет где-то шататься и не отчитываться о своих передвижениях. Он будет все делать по-своему.
Мадам в ужасе, а Катрин думает, что этот Давид, если бы знал о происходящем, почувствовал бы себя ей обязанным. Она только что спасла его от мегеры-жены, которая ему совершенно не подходит.
Посетительница берет себя в руки и хмурится. Кого же ей тогда избрать в качестве спутника жизни, если не красавца-Давида?
— Если вы расскажете еще пару знаковых снов, то я, быть может, смогу истолковать и образ вашего будущего супруга.
Конечно же, такие сны у нее были. Только на той неделе ей грезилась l’amour с Бандерасом. Посетительница буквально боготворила его, и ее фанатизм вызвал у Катрин глубочайшее раздражение.
— Нам суждено быть вместе?
— Нет, это только сон, — сказала Катрин намного более резким тоном, чем требовалось. — Расскажите мне еще.
Та говорила еще и еще. О, а как-то давно она видела себя в короне и богатом платье, окруженную слугами, значит ли это, что она выйдет замуж за очень богатого человека? Нет, не значит. Может, в окружении мадам есть скромный человек… ее сосед, или с работы?
— Вы о Доминике?
Катрин кивнула. К ее неожиданности, мадам нахмурилась и резко отодвинулась от стола, скрипнув стулом по паркету.
— Этот идиот?! Чтобы я променяла Давида на него? Какая ересь! Шарлатанка!
Мадам вскочила со своего места и выбежала прочь из комнаты. Боже, какая темпераментная. Ладно, сегодня не угадала. Вот так всегда, хочешь как лучше, а получается наоборот.
Меньше, чем через минуту, в комнату ворвалась хозяйка салона, Шанталь Бонне, сразу заняв все пространство — не столько физически, сколько психологически, подавляя Катрин одним своим присутствием. На ее виске пульсировала нервная жилка, а густо накрашенные губы злобно сжались в тонкую нитку.
— Ты что, опять напророчила гадости? Сколько раз я тебе говорила, толкуй хорошее! Бери пример с Люсиль — ни одного недовольного клиента. Ни одного!
— Никаких гадостей я не говорила, — ответила Катрин, пытаясь напустить на себя скучающий вид, чтобы скрыть чувства. — Только правду, и ничего кроме правды. Я что, виновата, что люди не любят слушать правду?
— Так лги им! — и Шанталь ушла, грозно цокая каблуками. Из коридора послышалось ее бормотание: «Дура, вот же дура».
Когда Катрин в первый раз услышала крик хозяйки, то не выдержала и разревелась, а потом не могла успокоиться еще три дня. В ее голове сутками вертелись злые слова Шанталь — половину из них она в тот день даже не поняла, хотя усвоила одно — ею очень недовольны. Тогда она была еще непривычной к такой оценке своих действий, в университете она была отличницей и примером для подражания, а тут — sotte…
Постепенно Катрин научилась быть более толстокожей и не показывать виду, когда Шанталь (и не только она) пыталась оскорбить ее, хотя самолюбие все так же закипало внутри. В то же время она научилась большей витиеватости, поняла, как пускать пыль в глаза, и хотя девушка все еще пыталась толковать сны согласно психоанализу, она все реже говорила «Ваш сон ничего не значит. Это только ваша фантазия» и все чаще несла чушь про ангелов-хранителей и мистическое предвидение.
— Если повторится, пулей полетишь в свою Россию, — вдруг снова послушался голос Шанталь. Каблуки процокали по коридору мимо комнаты, но хозяйка не упустила случая снова выплеснуть на Катрин свои малоприятные измышления. — К Путину своему, — добавила она на обратном пути.
Причем тут вообще Путин? И, Катрин была уверена, что никуда она не полетит. Во-первых, рабочие места ограничиваются не одним гадальным салоном Бонне. Во-вторых, эта склочная баба ее только для того в салоне и держит, чтобы было на кого вылить ушат грязи, когда припрет. Хорошо, что ее характер скорее исключение из правил в этой стране, где люди привыкли доставлять друг другу колкости еле различимым (но оттого не менее обидным) сарказмом.