— Я не предлагаю вам остановиться у меня, — поспешно добавил старик. — По-дружески интересуюсь. Вот что я вам скажу, Катрин… Цените того человека, что вас любит. Цените, пока он есть, несмотря на все его недостатки. Ведь вы и сами несовершенны. Совершенные — они там, — и старик показал пальцем вверх, в небо.
На лице Катрин изобразилось легкое замешательство и сомнение.
— Куда сейчас направитесь, домой? — спросил старый Жан, довольный, что заставил собеседницу задуматься.
— Нет, мне надо найти одного человека. Только я даже не представляю, где он может быть…
— Да что там искать, в участке он. Полицейском участке, в смысле, — сказал старик, и затем назвал точный адрес.
— Откуда вы знаете? — недоверчиво нахмурилась Катрин.
— Некогда объяснять, Катрин, — ответил тот. — Сам-то я, в отличие от вас, непоседы, уже собираюсь домой.
Старый Жан встал с лавки, снял шляпу в знак почтения, прощаясь, и… пошел по невидимой лестнице вверх. Катрин, ошеломленная, смотрела вслед старику, пока он не скрылся в облаках, а потом вытащила мобильник и написала сообщение: «Макс, у меня все ОК. Мне надо немного побыть одной».
«Мама,
Я тебя совсем уже не помню. Только по фотографиям. Но я никому об этом никогда не скажу. Стыдно не помнить свою маму. Память на лица у меня так себе, ничего не могу поделать. Да и вообще память ни к черту, я постоянно не высыпаюсь. Может, раньше я тебя помнила, а теперь забыла, и из головы сгладился даже тот факт, что я тебя помнила?
Депривация сна — это когда человек не спит долгое время. Говорили недавно на лекции. Его память снижается в разы. Я не вижу снов, но не знаю, можно ли считать это особым сортом депривации. Все-таки я сплю. Не решилась спросить у лектора, он неприятный тип.
Скоро вторая сессия. Думаю, сдам в срок. Не на „отлично“, но на „хорошо“ точно будет… По вечерам сижу на кассе в супермаркете. Прости, что не стала актрисой. Ты всегда говорила, что у меня талант, но память, как ты уже знаешь, отвратительная, так что я не смогла бы запомнить даже абзац речи. Куда тут до монологов Офелии и Татьяны Лариной? Мне пришлось бы играть одних глухонемых. Сдавать экзамены проще. Главное — понимать материал. Зубрить с такой дырявой головой у меня все равно бы никогда не вышло.
Еще актерам постоянно приходится быть среди людей: режиссеров, гримеров, коллег и на виду у толпы зрителей. Не представляю себя среди кучи народу. Не люблю столпотворения. У всех этих людей будет настоящая каша в голове. Режиссер будет психовать, что фраза сказана на полтона выше, продюсер будет психовать из-за финансирования, а моя коллега по площадке наверняка разноется из-за прыща на носу. Люди беспокоятся не о том, что действительно стоит беспокойства, и заставляют всех окружающих разделять их стресс.
Но, скажешь ты, что мне-психологу придется слушать о чужих проблемах по восемь часов в день. И тут мы приходим к самому главному! Психолог не только слушает о проблемах, он помогает их решить.
Не переношу нытиков. Признаюсь, я тоже нытик. Но я хотя бы не заставляю других слушать свое нытье! И мое нытье меня не истязает, как других. И я хочу, чтобы остальные люди перестали истязать друг друга и себя.
Меня раздражает, что отец не мог взять себя в руки сначала после твоей смерти, а потом после олиной. Он годами топит себя в бутылке, будто для него все кончилось, а я смотрю и не могу ничем помочь. Вот главная причина, почему я хочу стать психологом.
Мама, он просто невыносим! Думает, что стал отцом тысячелетия только оттого, что ни разу не тронул меня пальцем. А сколько он выпил моих нервов за эти годы? Мне кажется, от них ничего не осталось, одна труха на том месте, где были эти нервы. Он никогда ничем не бывает доволен, хотя я делаю по дому ВСЕ, а он только устраивает срач. Я хожу в старье, работаю одновременно с учебой, покупаю вещи, а он их продает, стоит мне выйти за порог. Постоянно орет матом.
Этой зимой он уснул на улице в минус тридцать и отморозил руку. Ему дали инвалидность и пенсию. Отец и рад, вот деньги лишние появились, чтоб пропить. Потом надоело радоваться, стал винить меня. Будто моя вина, что я не искала его ночью по всему городу, и он руку отморозил. У него всегда все виноваты, кроме него самого. Почему-то он уверен, что мне, в отличие от него, классно живется. А мне теперь приходится еще и ухаживать за ним, разве что жопу не подтирать.
Боже, мама, я ведь на самом деле уже не верю, что смогу ему помочь. Тут не справится консилиум всех наркологов мира, так куда я мечу? Психолог — даже не врач. Отцу поможет только ампула с ядом, вшитая под кожу. Чтобы он знал, что подохнет, если прикоснется к бутылке. Но на это нужно его разрешение. Он никогда его не даст, он лучше и ноги отморозит, чем закодируется!
Если меня спросят, кого я ненавижу больше всего, так это его. Я хочу, чтобы он умер, чтобы он упился до чертей и вывалился в окно, или его сбило бы машиной. Пусть! Он! Подохнет! Это полный деградант, это не человек больше. Большой грех так думать, но я ничего не могу с собой поделать. Прости меня за это.