Теплый воздух ласкал лицо и руки, исходила испариной дорога, ночь случилась почти весенняя. Впрочем, вокруг было еще белым-бело от снега.
Казалось бы, какие тут могут быть цветы?
Однако, благодаря мощной дальноглядной трубе, которую Гайс днем одолжил у Нерга, он выяснил: южный берег Веры уже полностью освободился от снега и… кажется, цветет!
Конечно, на таком расстоянии разобрать, есть ли под деревьями фиалки, не получалось, но Гайс был готов прозакладывать ухо Хуммеру, что их там полно.
Путь до брода занял чуть больше времени, чем рассчитывал Гайс. И не только распутица служила тому причиной — старой военно-полевой истины о том, что ночной путь всегда длиннее дневного такого же, Гайс не знал. Да и откуда? Ведь Аз-Зум был его первым лагерем. А это путешествие — первой ночной вылазкой на территорию врага. Да-да, на южном берегу Веры начиналась вотчина Белоколпачников.
Дорога привела его прямиком к броду. И в самом деле, чем ближе к реке — тем больше проталин. А на этих проталинах…
Но напрасно Гайс уминал коленями прелую перину коричневых прошлогодних листов, обшаривал поляны, щелкал огнивом, таращил в сумрак глаза. Ни одной озорной фиалочьей мордки не улыбнулось ему, ни один глазурованный листок не приласкал пальцы. Но тут Гайс вспомнил, что, согласно уверениям кухарки Нерга, фиалки растут лишь на южном берегу. Выругался — и возвратился в седло.
Рослый, крепконогий и усердный в работе мерин Щука, вопреки своему речному имени, входить в воду не желал категорически — сначала были уговоры, потом хлыст.
Даже сухарь, найденный Гайсом в нагрудном кармане, делу не помог.
Над речкой стелился черный с проседью туман, от воды поднималось неудобоописуемое органическое зловоние. Брод выглядел опасным. Пожалуй, только «рациональными аргументами», которые боготворил Нерг, можно было заставить коня пройти по песчаной отмели на тот, уже коричневый, а не чубарый, берег. Если бы только Щука слушал «рациональные аргументы»!
Гайс уже смирился с тем, что Щуку придется привязать на северном берегу, когда тучи чинно расступились и над черным лесом повисла низкая луна.
Появление хозяйки неба оказало на настроения Щуки нежданное целительное воздействие — он позволил увлечь себя в воду!
Дальноглядная труба не обманула: лесок на боку упитанного хряка, коим представлялся со смотровой башни лагеря Желто-колпачников южный берег Веры, был свободен от снега, по-весеннему пахуч, а кое-где ковер из старых листьев даже успел просохнуть. Как тут не быть фиалкам?
Гайс кое-как привязал Щуку и бросился на поиски. К несчастью, луна пропала из виду вместе с бродом — видимо, исполнив роль небесной упокоительницы нервных меринов, она сочла, что внизу больше не нуждаются в ее услугах.
В лесу вдруг стало совершенно темно.
Из наседельной сумки Гайс извлек миниатюрную лампу, с какими ходят на ответственные темные дела уважающие себя лазутчики-вредители (она тоже была позаимствована у Нерга). Поджег фитилек.
Шурша листьями, Гайс брел вверх, к маковке лесистого холма.
Да вот же они, первые фиалки, милостивые гиазиры! Короткие, с холодными, бледно-красными стеблями, похожими на дистрофичных червей. Гайс сорвал одну, еще и еще. Все сплошь бутоны! Ну пусть недозрелые, измазанные в лесной, деревом пахнущей грязи — главное, что фиалки! Может, если пройти выше, туда, на самую лысину холма, которую солнце пропекало особенно прилежно, там найдутся уже и распустившиеся, более казистые, какие-нибудь «махровые»?
Вверх, вверх, сквозь голые кусты, туда, где сереет сквозь ветви поляна…
Сума Гайса травянисто вздулась, словно брюхо жадного жвачного животного, схарчившего две дневные дачи сена. А он все дергал, укладывал, приминал — с напористым упоением молодого влюбленного, впервые допущенного в святые влажные области.