Она провела в Гэллоте несколько славных дней, но надолго задерживаться не стала — чем дольше она находилась вдали от родного леса, тем глубже ощущала тяжелую тоску, обнимающую за плечи. Гарварна словно звала ее назад — и женщина простилась с дриадами, с легким сердцем покидая город белых древ. На память о той встрече у ведьмы остался амулет — кусочек застывшей смолы белого древа. Его она носила вместе с прочими, не снимая. Всякий раз, прикасаясь к связке амулетов, женщина вспоминала прекрасную повелительницу Гэллота и ее внучку, смешную девочку Арнаэру — которая теперь стала повелительницей.
Дом встретил их светом и запахом яблочного отвара, который Мара варила еще утром. Ширры не было — видимо, кошка умчалась куда-то в лес: как ни крути, жила она-то с лесной ведьмой, потому и сама частенько бродила в укромных тенистых уголках. Арнаэра опустилась в плетенное кресло, устало вытягивая тонкие ноги и прикрывая глаза.
— Как же славно… Я совсем измаялась в дороге — а до Варалона мне еще суток трое, не меньше.
— Что ты забыла там? — Мара поставила перед дриадой глиняную кружку, от которой поднимался прозрачный пар, ароматный и закручивающийся спиралями и витками.
— Заключать торговый союз, — та поморщилась, словно от зубной боли, — Ах, Мара, знала бы ты, какая же это гадость — власть.
— Смотря что ты понимаешь под властью, — женщина подняла на Арну глаза, — Можно править жесткой рукой, подчиняя все своей воле, а можно направлять — так, как Бессмертный направляет реку меж холмов, не мешая ей, но и не позволяя воде затопить прибрежные поселения.
— Ишь как говоришь хорошо, тебя бы мне в советники — я бы поглядела, как ты все решила, — буркнула Арнаэра.
— Извини уж. Мое место здесь, с лесом.
— Да, ты на нем помешана, — Арна серебристо рассмеялась.
Мара хмыкнула, глядя на нее. Глубоко внутри, на самом донышке души Арнаэра осталась все той же любопытной славной девочкой, мечтающей стать лучницей и с восторгом глядящей на весь мир — но нынешняя Арна запрятала светлое детское сердце в жесткую броню и камень. Ведьма видела ее — светлую в стальном, и от этого стало как-то горько. Впрочем, мир стремился вперед. От года к году деревья становились все выше, города — все гуще, а дети — все старше. Только духи не старились. И Мара с ними.
Бессмертный щедро одарил своих детей ощущением жизни — и в чашу добавил капельку горечи. Она видела, как медленно угасают даже самые яркие сердца. Не все, конечно — да и в каждом это сияние жило до того, как вечный бог забирал дух обратно в пустоту, а тело обнимала земля. Но тусклое их мерцание было таким слабым, что не могло разогнать тень, по пятам идущую за ними. Арна была одной из таких путников, и ведьма отдала бы полжизни за то, чтоб вернуть ей свет. Но все в руках великого бога — никак не в ее ладонях. Она хранила лишь то, что могла сохранить, не более и не менее.
Они говорили до тех пор, пока золотой солнечный диск не прошел половину своего пути. Вспоминали былое, смеялись — Арнаэра рассказывала, что произошло в Роще за эти годы. Как она стала повелительницей, когда бабушка передала ей Лозу — символ власти в обители дриад. Как стала лучшей лучницей Гэллота и подтвердила это в бою пару лет назад, в войне с горринарами — полуптицами-полулюдьми, с которыми у них всегда были жуткие стычки. Как готовилась через несколько лет посадить древо-дом для будущей дочери. Ведьма слушала ее, улыбалась и ощущала, как жизнь Арны проходит мимо ее жизни, лишь легонько касаясь ее, и отпускала ту девочку, которую знала так давно. Отпуская — и навек сохраняя в сердце самое светлое, что могла сберечь на память. Прощались они тепло, и, обнимая друг друга на прощание, несколько невыносимо долгих мгновений молчали, глядя друг другу в глаза и безмолвно говоря. Когда Арнаэра направилась прочь от ведьминого крыльца, Мара поняла, что вряд ли когда-нибудь еще она увидит дриаду. И это было так, как должно быть. Никак иначе. Тонкие пальцы мягко стиснули застывшую капельку смолы, висящую в ворохе амулетов.
Храни мои следы в сердце.
Ночь принесла с собой прохладный ветер, пригнавший тяжелые дождевые тучи со стороны гор Лореотта. Мара плотно прикрыла дверь и спустилась по деревянным ступеням, позволяя ночному воздуху объять себя. Пахло дождем — стало быть, ближе к утру будет гроза. Встревоженный ветер путался в кронах, по небу пробегали облака, заслоняя собой высокие звезды. Мара прислушалась к лесу: точно, грядет буря, и сильная. И хорошо — земля давно просила влаги, а многочисленные реки и озера уже начинали высыхать. Дождь лишним не будет. Выйдя на полянку вблизи логова вожака, Мара призвала волков. Стая пробудилась, ведьма ощутила радость зверей — те тоже чуяли дождь. По телу пробежала дрожь: время стаи пришло. Тень первым вышел к ней, привычно ластясь к колдунье. Мара усмехнулась — тоже мне, опасный хищник…
Отпустив зверей, Мара прилегла на траву. Мягкие стебли приятно щекотали кожу и путались в волосах. Где-то вдалеке послышался раскат грома, ветер зашелестел еще тревожнее — как и всегда перед дождем. Ведьма смотрела вверх, на качающиеся ветви, и выше — на звезды. Ей не хотелось идти нынче к болотам. Хотелось стать лесом — огромным и необъятным, хотелось прорастать дикой травой в дремучей чаще, стать бурной рекой, шуршать камышом… Стать всем.
В Ночь Сна так и произойдет. В тот самый миг, когда духи уснут, она ощутит это, увидит лес сотней глаз, почувствовав, как сквозь тело проходит поток сумасшедшей, немыслимой силы. А затем все снова стихнет, и только в груди разольется блаженная пустота — Бессмертный заберет часть ее духа к себе, до самой весны. Старшие духи не засыпали так, как болотные огоньки. Когда сумерки опускались на лес Гарварны, духи покидали свои владения и со всех уголков леса стекались в самое его сердце — к Древу Бессмертного. Мара ходила к нему уже столько лет — но всякий раз все в ней сладко трепетало при виде исполинского, раскидистого ясеня, чьи ветви возвышались над кронами других деревьев. К его корням тянулись тонкие, прозрачные ручейки — дороги для духов вод. Добраться сюда не смог бы ни один смертный, лишь духи да ведьма. В Ночь Сна к Древу Бессмертного приходили все духи, и тихая песнь разливалась над поляной, укрытой туманом. Здесь всегда царил туман — как и на болотах. Он одеялом укрывал землю, исчезая лишь зимой, прячась туда же, куда прятались духи — в Древо.
У корней, настолько громадных, что и два человека не смогли бы их обхватить, темнел провал. Его окаем, как и весь низ ствола ясеня, был густо оплетен плющом и пестрел бархатными мхами. В густой, словно деготь, тьме провала то и дело вспыхивали бледные, туманные искры, так похожие на болотные огоньки. Мара каждую Ночь Сна заворожено глядела, как духи один за другим подходят к лазу и будто растворяются во тьме и тумане — а вокруг шепоты, шорохи, тихая песнь иного мира… Когда последний дух таял у корней Древа Бессмертного, весь туман мягко, словно по мановению невидимой руки, скользил к провалу и тоже исчезал в нем, словно запечатывая волшебную дверь в вечную пустоту. В тот самый миг тело ведьмы всегда прошивала дрожь, а ноги подкашивались. Потом же наступал покой. Домой она возвращалась ближе к рассвету, чувствуя где-то за пределами себя и всего мира тихий сон духов. Без них природа тоже засыпала, и лес Гарварны медленно укрывался снежной накидкой.
Мара поднялась и направилась к пруду, где совсем недавно повстречала человеческую дочь, Далею. Ветер трепал черные волосы ведьмы, играл с длинными прядями, путая их. Играй, проказник, играй… Совсем скоро тебя сменит твой брат, холодный и колючий. Резвись, дитя…
Лунный свет блестел потускневшим серебром на черной глади пруда. Белые лилии земными звездами светлели у берегов, и дурманящий аромат кружил голову. На огромном валуне у кромки воды сидела лиреана, расчесывая костяным гребнем водопад волос, напоминающий расплавленное золото. Завидев ведьму, дева вод радостно хлопнула в ладоши:
— Надо же, кто объявился! Я уж думала, что ты забыла о давешней подруге!
ebooksa