В этой песне была радость — и тоска, такая горькая, что сердце болезненно сжималось. Мара видела обрыв, заросший вереском, над которым разбивался осколками свет миллиардов звезд, и все они были так близко — дотянись, схвати рукою, прикоснись губами… Внизу, разбиваясь о стылые камни, бушевало бессонное море, и в темной зелени его волн жидким серебром плавилось отражение луны. В этом была вечность. То, что завершается однажды и начинается вновь, сплетая новый виток времени со старыми. Рука младенца в иссохшей руке старика. Молодой росток у корня сухого дерева.
Когда иль-вэане закончила петь, рассвет уже брезжил на горизонте. Мара озиралась по сторонам, не осознавая, где она. Ей казалось, что в какой-то момент она стала гораздо большим, чем всегда была, и сейчас, когда ощущение растворения в мире пропало, женщине отчаянно захотелось вернуть его. Однако печаль быстро свернулась мягким клубком у сердца — все повторится однажды. Ничто не имеет конца.
По тонким женским плечам пробежались волной мурашки. Летний ветер взметнул вверх тяжелые мягкие волосы, на прощание растрепывая их теплой ладонью, и взвился к небу, чтобы раствориться меж облаков, пока не придет его время. На смену ему пришел другой, в сером плаще осенних облаков, златоглазый и задумчивый. Ветер осени обнял ведьму, словно старую подругу — он был рад ей. Да и она ему.
Первое осеннее утро было промозглым, но чем выше солнце поднималось над горизонтом, тем сильнее пригревало солнце, и вскоре лес уже полнился золотистым сиянием. Но что-то незримо изменилось вокруг, в самом сердце леса. Мара улыбнулась, ощущая на бледных губах сладковатый дымный привкус. Прекрасное утро для прогулок.
Путь терялся в густой росистой траве, змеясь неприметной тропинкой. Мара тихонько напевала незатейливую песенку, довольно улыбаясь. Солнце, поднимающееся все выше и выше, золотило лесные кущи, где-то в вышине пели птицы. Совсем скоро здесь будет стоять белоснежная тишина, и лишь немногие будут ощущать, что на самом деле лес лишь ненадолго уснул. Леса Гарварны, окутанные мягким сиянием, дышали покоем и величием природы. Ведьма знала: здешняя сила трав и деревьев огромна. Все здесь живет — даже мшистые валуны, тянущиеся вдоль тропы. Впрочем, не только они: существо, устроившееся на одном из таких гигантских камней, было более чем живым.
— С-с-стой, с-с-смертный! Дальш-ш-ше ты не пройдеш-ш-шь, ибо здес-с-сь — мои владения! — прошипело существо, завидев силуэт Мары на тропе. Ведьма остановилась, уперев руки в бока:
— Что-то ты совсем ослепла — или страх потеряла, как я погляжу…
Кельди прищурила огромные глаза и осклабилась:
— Ах, это ты, лес-с-сная ведьма? Ну, прос-с-сти — не признала. Куда путь держиш-ш-шь?
Мара подошла поближе и присела на камень рядом с духом:
— Куда глаза глядят. Помнится, эта тропа ведет к пещерам.
Кельди склонила голову набок, разглядывая ведьму разноцветными глазами. Дикий дух был невысоким, хрупким существом с бледной кожей — такой тонкой, что кельди окутывало призрачное сияние. Спутанные волосы всколоченными темно-зелеными прядями падали на лицо и тело. Несмотря на внешнюю схожесть с человеком, существо было зловещим, жутким. Глаза кельди пугали больше всего остального: один казался угольно-черным провалом тьмы, а второй мерцал всеми оттенками изумрудной листвы. Из-за спины духа выглядывали темные кожистые крылья, словно у громадной летучей мыши. Она казалась страшной — но даже ребенок знал, насколько безобидны эти духи. Разве что жутко болтливы (из всех духов кельди и лиреаны были самыми приспособленными к произношению человеческой речи) да больно пакостны — за привычку наводить мороки на каждого встречного их прозвали бесями. Духи с радостью оправдывали данное им имя и могли взбесить кого угодно своими проделками. Да только не Мару. Кельди хрипло рассмеялась:
— Ты так уверенна, лес-с-сная ведьма? А вдруг я с-с-спутала вс-с-се тропы здес-с-сь?
— Уверенна. Ты же ленивая. Делать тебе нечего, как бродить да новые дороги протаптывать. И прекрати уже шипеть — свои балаганные фокусы другим показывай. Я ж тебя знаю, бесь несносная.
Кельди помрачнела, досадливо царапнув длинными когтями шероховатую поверхность камня:
— Вот всегда ты так, ведьма, все портишь! Даже красоту игры не ценишь, — голос у кельди оказался звонким, высоким. Дух шипел лишь для того, чтоб нагнать страху.
— Ага. Идем, проводишь меня, кости старые заодно погреешь.
— Я и грела, пока ты на мою голову не явилась, — огрызнулась кельди, но с валуна спрыгнула. Мара пошла дальше по дороге, а дух приподнялся над землей, удерживаясь в воздухе легкими взмахами крыльев, — Что нового, ведьма?
— Да ничего. Все по-старому. Хочу до Ночи Сна повидать старых друзей — а то потом же не разбужу вас средь зимы.
Кельди вдруг мрачно сверкнула глазами и тихонько прошипела: