Смерть на Кикладах. Книга 2

22
18
20
22
24
26
28
30

На верхней террасе виллы к тому времени уже собралась за столом компания гостей. Когда, переодевшись и приведя себя в порядок, четверо друзей поднялись на ресторанную террасу, за столом уже сидели супруги Бэрроу, галерист Крамер, молодые художники Мари и Гастон Леблан, американец Куилл, француженки Моник и Джульетт, за которыми ухаживал Жан-Пьер Клермон, то и дело шепча им что-то на ухо, отчего они разражались дружным смехом.

Стол был полупустой: Димитрос и Мария Аманатидис после выставки отправились на свою ферму в долину, где их ждали дела на винограднике. Профессор Спиро Фасулаки вернулся в Афины дневным рейсом «Эгейских авиалиний» к своим студентам. Два молодых грека, по словам Софьи, попросили ужин в номер. Сама Рыжая Соня уже поужинала и общалась с горничными у ресепшн.

Компания приветствовала хозяина виллы и его друзей дружными аплодисментами. Сразу начались расспросы и обмен впечатлениями о выставке. Смолев понял по раскрасневшимся лицам присутствующих, что спор шел уже какое-то время.

– Когда речь идет о гениях, смешно спорить, кто выше, а кто ниже! – громкий голос молодого художника пробил общий гул разговора. – И это не я сказал!

– А кто? – поинтересовался желчный американец. – Кто, позвольте поинтересоваться?

– Величайший, хоть и непризнанный художник! Винсент Ван Гог! – было ему ответом. Француженки поддержали соотечественника аплодисментами.

– Ван Гог? Величайший непризнанный художник? Молодой человек! Вы заблуждаетесь! Впрочем, вам трижды простительно: вы молоды, вы художник и вы француз! – едко заметил американский детектив.

– Что плохо в том, что я француз? – готов был вспылить Гастон Леблан. От волнения он стал говорить по-английски с ошибками. – Почему американец быть лучше француз?

– Нет, нет, вы меня не так поняли! – поднял обе руки в примирительном жесте детектив. – Я лишь хотел сказать, что вы слишком импульсивны, живете чувствами, а не холодным рассудком, вы впечатлительны, как все французы, вот и все! А история «непризнанного» Ван Гога далеко не так однозначна. Ну, хорошо, хорошо! Давайте попробуем вместе проанализировать его жизнь и творчество! Может быть, вы поймете тогда, что я имею в виду.

– Прекрасно, снова пари? – встрепенувшись, поинтересовался Джеймс, запивая домашним вином из бокала нежную мякоть фаршированного кальмара, приготовленного Петросом на гриле.

– Нет, не пари! Давайте так, пусть каждый за столом скажет в двух словах, что он знает о Ван Гоге, – предложил американец. – Мы это суммируем и сами напишем словесный портрет художника, такой, каким он знаком всем нам. А потом…

– Что будет потом? – поинтересовалась Джульетт, ловко выбирая изящными пальцами гранатовые зернышки из лежащей перед ней на тарелке половинки граната.

– Потом я расскажу вам настоящую историю Ван Гога. О том, кем он был на самом деле! – проговорил Джесси Куилл, откинулся на стуле и поднял правую руку, словно готов был принести клятву. – Я расскажу вам о нем всю суровую правду!

– Очень интересно, – пробормотал Смолев по-русски. Эко американца разобрало, подумал он. Хочет повторить свой вчерашний триумф, не иначе.

– Да, давайте попробуем, – поддержал Манн на английском. – Тяга к суровой правде живет во мне с самого детства. Дамы не возражают? Вот и отлично! Кто начнет?

– Давайте я, – вызвалась Стефания Моро. – Ван Гог был голландским художником конца девятнадцатого века, бесспорно талантливым самоучкой, который всего за восемь лет написал более восьмисот картин, но продал за всю жизнь только одну!

– Прекрасное начало, юная леди, – кивнул американец. – Благодарю вас! Может, вы и картину назовете? Нет?

– Я назову, – немедленно пришел Алекс на помощь Стефании. – «Красные виноградники в Арле». Кажется, за четыреста франков. Я знаю ее потому, что позже ее перекупил русский меценат Щукин, и сейчас она находится в Москве, в Музее Изобразительных Искусств. Прекрасная картина, я видел ее собственными глазами!

– Хорошо, – кивнул американец, глядя на Терезу Манн. – Кто следующий? Вы, мэм?

– Ван Гог долгие годы едва сводил концы с концами и умер в тридцать семь лет в нищете, брошенный всеми, – грустно сказала Тереза. – По-моему, к концу жизни он сошел с ума и застрелился.