В жизни то же, что в рисовании: иногда нужно действовать быстро и решительно, браться за дело энергично и стремиться к тому, чтобы крупные линии ложились с быстротой молнии.
– Послушайте, Клермон! – прорычал, теряя терпение, генерал Манн. – Хватит морочить мне голову! Если вы сейчас же не скажете мне с какой целью вы приехали на остров, я привлеку вас к ответственности! В третий раз спрашиваю: вы получали письма от неизвестного вам – или известного – отправителя с уведомлением о скорой пропаже полотен импрессионистов? Вы понимаете, что на острове помимо кражи произошло уже два убийства? Повторяю в последний раз: с какой целью вы приехали на остров?
– Никаких писем я не получал! А если и получал, не понимаю, почему это вас касается? А приехал потому, что хотел посетить выставку! – отбивался бледный Клермон, злобно ощерившись, словно грызун, загнанный в угол большим и сильным котом. – Да, и нечего на меня так смотреть! Не забывайте, генерал, что я адвокат со стажем и, между прочим, с большими связями! А ваше поведение недопустимо! Если я арестован, предъявите мне обвинение, если нет, – катитесь ко всем чертям с вашими вопросами! Один тот факт, что вы без ордера вломились сегодня с утра ко мне в номер, – уже может поставить под сомнение вашу компетентность! А я сумею его использовать при необходимости! У меня есть друзья в министерстве! И ваша карьера…
– Ну все, хватит, – внезапно успокоился генерал, вытирая платком пот со лба и обращаясь по-русски к Смолеву, сидевшему в кресле и внимательно следившему за беседой. – Полчаса крика, – и никакого толку. Этот скользкий хорек еще угрожать мне будет! Лопнуло мое терпение! Понятно, что он ничего не скажет. У него все мысли о деньгах, что он мог заработать как посредник. Сейчас я ему устрою «посредническую деятельность»! Сукин кот!
Генерал подошел к телефону и, демонстративно не обращая более никакого внимания на взъерошенного швейцарского адвоката, у которого тряслись от возмущения и злобы даже губы, набрал номер полицейского участка Наксоса, попросил позвать к трубке старшего инспектора Антонидиса и произнес по-английски звучным, хорошо поставленным басом:
– Старший инспектор! Говорит генерал Манн! Как вам известно, я имею неограниченные полномочия задержать и допросить любого, кто имеет отношение к краже картин из выставочного зала. Совершенно верно, именно об этом письменном распоряжении министерства я и говорю. Это прекрасно, что оно у вас распечатано и в руках, возможно, скоро вам придется предъявить копию месье Клермону, чтобы убедить его в легитимности наших действий. Можете подарить ему от меня экземпляр на память! А поскольку согласно распоряжению министерства вы поступили под мое командование, то вот вам мой приказ: прибыть на виллу «Афродита» через час, и, если вы обнаружите на ней гражданина Швейцарии месье Жан-Пьера Клермона, адвоката, – арестовать его по подозрению в пособничестве в краже полотен, в попытке мошенничества, шантажа и вымогательства. Записываете? Повторяю: мошенничества, шантажа и вымогательства! Записали? Отлично! Что? Добавить ли соучастие в убийстве? Отличная мысль! На ваше усмотрение, старший инспектор!
– Вы не посмеете!.. – пискнул адвокат, напряженно слушавший разговор.
– Если же месье Клермон покинет виллу до вашего прихода, – продолжал генерал, даже не ведя ухом на писк из угла, – но останется на острове, – арестовать его в любом случае и поместить в камеру предварительного заключения. Через неделю я его допрошу, а еще через неделю – мы его отправим этапом на материк с соответствующими материалами. Да, разумеется, представление на лишение его адвокатской лицензии для судьи вы подготовьте немедленно, я завизирую и сегодня же отправим министру. Я лично его попрошу, чтобы он утвердил и отправил судье сегодня же. Ну и чудно! Отбой!
– Вы не имеете права! Это произвол! – взвизгнул «мутный» адвокат сразу же, как только Манн бросил трубку на рычаг. Клермона трясло. Взгляд его воспаленных глаз испуганно метался по комнате, а ноги заметно дрожали в коленях. – Я вас засужу!
– Не успеете, Клермон, – веско произнес генерал. – Пока вы будете две недели «дозревать» на гауптвахте у инспектора Антонидиса, судья лишит вас навсегда адвокатской лицензии и права заниматься юридической деятельностью на территории Евросоюза – хвала глобализации! – и полетите вы в свою Швейцарию сизым голубем, на белого лебедя вы не тянете, а вернее – неплохо обеспеченным европейским безработным! Вот там и практикуйте! Да и в Швейцарии Интерпол вам карьеру испортит! За десять дней решение суда вступит в силу – а потом судитесь хоть всю жизнь! Лет пятнадцать точно уйдет! Верите? Или мне вам надо рассказать про бюрократизм и волокиту в европейских юридических институтах? А все из-за того, что там таких, как вы, мерзавцев полным-полно!
Похоже, что Клермон и сам был неплохо осведомлен об этом, так что он молча скрипел зубами, глядя на главу Интерпола с ненавистью, а цвет его лица интенсивно менялся с зеленого на красный, с красного на белый и – обратно.
– Ну, так будете говорить? Нет? Ну и черт с вами, вам же хуже! – Генерал Манн подошел к двери, открыл ее и произнес: – Вон отсюда! И не забудьте в спешке оплатить счет за проживание в гостинице! В противном случае получите штраф в пятикратном размере, я прослежу лично! Вон!
Дважды упрашивать адвоката не пришлось – он пулей вылетел за дверь. Манн упал в кресло, покрутил головой и невесело рассмеялся.
– Тоже пустышка. Нет, не он за всем этим стоит! – Виктор взглянул на Смолева, который в задумчивости перебирал разложенные на столе репродукции с украденных картин, выкладывая из них замысловатый, одному ему понятный пасьянс. – Ну что ты их крутишь? Дай взгляну! Это кто с желтым лицом на синем фоне?
– Это «Портрет доктора Гаше» Ван Гога, – задумчиво потирая шрам на виске, ответил ему Алекс. – В свое время купленный японцами за бешеные деньги. Видишь, какие необычные цвета? С этим связана любопытная история: Гаше лечил Ван Гога с помощью дигиталиса, который добывают как раз из растения наперстянка, цветок которой Гаше и держит на картине в руках, видишь? Причем, есть два портрета, и на каждом он держит в руке этот цветок. Дигиталис – незаменимое средство при лечении сердечной недостаточности, но, понимаешь, какая штука: с дозировкой надо быть очень аккуратным. При передозировке – это серьезный яд. А еще есть мнение, что при регулярном приеме значительных доз дигиталиса – как раз случай Ван Гога – у человека совершенно меняется цветовое восприятие: небо становится фиолетовым, деревья – красными и синими, трава – оранжевой, люди – зелеными. Кто знает, что было бы, снизь доктор Гаше дозировку своему пациенту, – может, многие картины Ван Гога и не появились бы на свет?
– Любопытно, любопытно, – пробормотал Манн, беря репродукцию в руки и рассматривая ее повнимательней. – И ты тоже в это веришь?
– Не особенно, если честно, – рассмеялся Алекс. – Судя по «Письмам к брату Тео», Ван Гог всю жизнь экспериментировал с цветом, порой сочетая и вовсе не сочетаемое, все время находился в творческом поиске. А если это и правда – не говоря уже о влиянии полынной настойки, абсента, на его психику – то если голубой цвет неба он действительно видел красным, то и на палитре выбрал бы голубой, чтобы увидеть красный на холсте. А для всех остальных голубой так и остался бы голубым. Поэтому, когда на картины смотрит зритель, – он видит одно, а когда художник, – порой совсем другое!
Генерал небрежно бросил репродукцию обратно на стол, встал и раздраженно заметил:
– Что нам с этого толку, Саша? Где украденные картины, – вот вопрос!
Алекс внимательно посмотрел на друга. Усталое и осунувшееся лицо, темные круги под глазами – генерал еще держался, но физическое напряжение и психологическая усталость, скопившиеся за неделю, неумолимо брали свое.
ebooksa