— В Нью-Йорке вообще весело живется.
Он вошел в комнату, смело ступая по персидскому ковру, который стоил никак не меньше семи тысяч долларов. Для меня семь тысяч огромная сумма, как для того мальчика, у которого спросили его мнение о деньгах.
«Восемьдесят семь долларов — вот это деньги», — ответил он. Мебель была старинная, тонкой и дорогой работы. На стенах несколько картин — черные линии по белому фону. Овальный столик украшала серебряная ваза, наполненная оранжевыми цветами, похожими на маленькие крапчатые трубочки. Букет отражался в полированной, темной поверхности стола. Все было роскошно и строго.
— Не хотите ли выпить что-нибудь?
— С удовольствием.
Он улыбнулся:
— Я думал, полицейские не пьют при исполнении.
— Я иногда нарушаю устав.
Ответ ему явно понравился. Он, видимо, соответствовал его собственной философии. Я почувствовал, что его враждебность постепенно улетучивается. Хенли взял хрустальный графин и наполнил два стакана.
— Лучший самопальный бурбон, — сказал он. — В свое время у меня был клиент из Теннесси, он каждый год присылает мне партию. Правда, он не платит федеральных налогов. Дело совершенно незаконное. У вас нет возражений?
— Мы в Нью-Йорке. Тем хуже для федеральных властей.
Это замечание ему тоже понравилось. Я сел.
— Вам нравится этот стул?
— Очень симпатичный.
— Это чиппендейл красного дерева, — похвастался он. — А охотничий столик я нашел в графстве Армаг.
— Армаг?
— В Ирландии. Родовое поместье Хенли. Вишневое дерево, начало восемнадцатого столетия. — Он ласково провел рукой по блестящей, шелковистой поверхности крышки. — Десять слоев бесцветного лака, положенного вручную. Создается впечатление, что дерево прозрачное.
Я прикоснулся к столику кончиками пальцев.
— Как шелк, — сказал я. И, не меняя тона, прибавил: — А где доктор Лайонс?
Иногда неожиданным вопросом можно застать человека врасплох. Но только не такого человека.