Как только послышался шорох воздушного шлюза, Гринлиф поднял оружие к виску. Взгляд Мэлори неотрывно следил за ним. Щелкнул замок внутренней двери шлюза, и Гринлиф нажал на спуск.
Одним прыжком Мэлори оказался возле Гринлифа и выхватил из обмякшей руки оружие прежде чем мертвое тело коснулось пола. Крутнувшись на месте, он направил дуло в сторону раздвигавшихся створок шлюза. Стоявший в шлюзе берсеркер был тем же самым, что и раньше, или, во всяком случае, той же модели. Но вид его изменился почти до неузнаваемости. Одна металлическая лапа была наполовину срезана – из обрубка свисали оборванные провода. Весь корпус был изрешечен небольшими пробоинами, а над головой, словно нимб, переливалась корона электрических разрядов.
Мэлори выстрелил, но машина не прореагировала на разрывную пулю. Ну да, ясно, разве они дали бы человеку оружие, опасное для них же? Изуродованная машина, все еще словно не видя Мэлори, сделала несколько неуверенных шагов вперед и склонилась над Гринлифом, голова которого была наполовину снесена выстрелом.
– Про… про… пре-дательство, – проквакал берсеркер. – Весьма неприятные… весьма неприятные сти… сти… стимулы… скверна жизни… скверна жизни… она…
В это мгновение Мэлори, подкравшись к машине сзади, сунул дуло своего оружия в одну из все еще исходивших жаром лазерных пробоин – отличная работа, проделанная для него Альбертом Бэллом, а может, Фрэнком Люком или Вернером Фоссом. Всего-то две разрывные пули, и берсеркер рухнул на тело Гринлифа. Он лежал теперь так же тихо, как человек под ним. Медленно растаял электрический нимб.
Мэлори отступил, не отрывая взгляда от лежащих, затем повернулся к экрану. Красная точка, изображение корабля-робота, стремительно удалялась от «Джудит». Лишенный управляющего начала берсеркеров, бессмысленный и никчемный теперь механизм…
Из редеющего облака атомных частиц внезапно вынырнула точка. Зеленая точка. Через минуту вернувшаяся «восьмерка» мягко опустилась на палубу, с легким щелчком уткнувшись в демпферы пусковой платформы. Раскаленное жерло лазера сразу начало дымиться. Глубокие шрамы почти целиком покрывали броню корабля.
– Я могу записать на свой счет еще четыре победы, – сообщила псевдоличность, едва Мэлори открыл люк. – Моя эскадрилья принесла сегодня большие жертвы во имя отечества, но люди сделали все возможное чтобы обеспечить мне хорошее прикрытие с тыла. Противник по численности превосходил нас более чем вдвое, но не думаю, что ушел хоть один. Однако я должен заявить решительный протест: моя машина до сих пор не покрашена в красный цвет!
– Я тотчас позабочусь об этом, сэр, – пробормотал Мэлори, отсоединяя клеммы боевого корабля. Он понимал, что выглядит довольно глупо, давая какие-то заверения начиненному электроникой блоку. Но движения его были осторожны и почти нежны, когда он нес псевдоличность к коробкам, все еще лежавшим на палубе. На коробках было крупно начертано:
АЛЬБЕРТ БЭЛЛ… УИЛЬЯМ ЭВЕРИ БИШОП… РЕНЕ ПОЛЬ ФОНК… ГЕОРГ МАРИ ГОЙНЕМЕР… ФРЭНК ЛЮК… ЭДВАРД МЭННОК… ШАРЛЬ НЮНЖЕСЕР… МАНФРЕД ФОН РИХТГОФЕН… ВЕРНЕР ФОСС…
Они были англичанами, американцами, немцами, французами… Они были евреями, скрипачами, инвалидами, пруссаками, озлобленными бунтарями, весельчаками, гуляками, христианами… И еще многим-многим другим были эти девять. Наверное, существует лишь одно слово, способное объять все разом, – ЧЕЛОВЕК.
И хотя в эту минуту ближайшие люди были за много миллионов миль от него, Мэлори не чувствовал себя одиноким. Заботливо и бережно опустил он псевдоличность в футляр, хотя и знал, что даже сила, тысячекратно превосходящая силу его рук, не способна повредить ей. Может, в «восьмерке» хватит места и для этой коробки, когда он попытается догнать «Хоуп».
– Похоже, мы остались только вдвоем, Красный Барон.
Человек, которого моделировала копия, погиб в небе Франции в возрасте немногим более 26 лет, после восемнадцати месяцев непрерывных боев, приносивших ему лишь победы и славу…
А до этого, в кавалерии, каждая лошадь снова и снова сбрасывала его.
© Перевод на русский язык, Башлакова Н.В., 1994
Альфред Э. Ван-Вогт
Черный разрушитель
Вперед, рыщущий Кёрл! Черная, безлунная, почти беззвездная ночь нехотя отступала перед неумолимой багровой зарей, подкрадывающейся слева. То был неверный унылый свет, в котором не чувствовалось ни тепла, ни успокоения, и этот холодный свет медленно прояснял пейзаж, подобный ночному кошмару.
И когда тускло-красное солнце поднялось наконец над изломанным горизонтом, обозначив черные зубчатые скалы и черную же безжизненную равнину, – тут Кёрл понял, что это все он уже видел.