Путешествие на запад

Что мог любить в нем Агиллер? То, на что смотрел. Теперь этого нет. На картинку его не купишь, наивным не прикинешься, непонимающими глазами не похлопаешь. Он испугается. Он не станет слушать. Что Джел может сделать? Ничего. На большее, чем показаться и переговорить, он и раньше не был готов, и сейчас готов еще меньше, чем раньше. Как объяснить Хапе, что за "друг" ему Агиллер? Тоже никак. Джел и себе-то объяснить этого не мог. Просто понимал, что тот и правда хороший человек, который очень бережется, чтобы не делать другим зла, даже тем, кто ниже его, кто зависим от него. Необычно в этом мире, редкостно, поэтому ценно. И даже Джелы это понимают, иначе никто не защищал бы его на совете. Промахнись он хоть в мелочи, эти острые на язык люди не сказали бы о нем доброго слова, но плохих слов даже у них не нашлось.

Впрочем, зло и добро разные аристократические кланы и политические партии понимают различно. Ни на каких весах не взвесишь, мерной лентой с узелками не измеришь, другим свою мерку не навяжешь. А, значит, всё плохо. Решить вопрос иначе, дешевле, быстрее - значит убить Агиллера из Агиллеи, несмотря на то, что он порядочный человек. На Совете ему вынесли приговор. И какого же черта Джела поставили об этом в известность?..

Распуская заплетенные в короткую косичку волосы и шаркая ночными туфлями, Джел добрел до кровати и повалился на одеяло. В комнате было слишком жарко натоплено, чтобы укрываться, а к утру станет холодно. За окном с неба, как с прорванной дамбы, рушились потоки ледяной воды. Было слышно, как она, словно большое животное, бормочет в водосточных трубах и плещется в переполненных каменных бочках внизу. В проливе, должно быть, разыгрался нешуточный шторм, до островов сейчас не доберешься. Джелы застрянут в Столице надолго. Хорошо бы только из собственного дома их как-то выжить...

Так уж получалось, что, как бы Джел ни старался для блага Дома, он все равно оставался от настоящих Джелов на расстоянии. Не потому, что они не принимали его за своего, совсем нет. Как раз для них он давно стал одним из многих, и не самым последним в семье. Но он не был Островным Джелом для себя. Он оставался вне их жизни, и в душе его поселилось одиночество.

Чувство долга отдельного человека перед обществом было заложено в него на Аваллоне и Внешних Станциях очень глубоко и крепко. Там же его научили ценить время и не сидеть сложа руки. Поэтому он никогда и ничего в жизни не принимал, как должное, и был доволен, что занимается делом и приносит пользу. Может быть, корни стремления быть полезным лежали глубже, и готовность трудиться и помогать - очередной генетический эксперимент с расой Аваллона. Безделье в самом деле тяготило бы Джела. Но, играя в "королевское войско" по правилам, надо выбирать, на чьей ты стороне. От того, что в энленских шахматах фигуры не черные и белые, а золотые и зеленые, смысл противостояния не меняется. Если ты не выиграл, ты проиграл. А там, где перед человеком стоит выбор стороны, следует готовиться и к тому, что в один прекрасный день логика вещей и событий может оказаться сильнее пресловутой человеческой воли.

Делать выбор Джел не хотел. Ему и без того в последнее время было непросто. Происходящие в его жизни события виделись ему словно в нарушенной перспективе. И, собственными стараниями вписываясь в эту систему, он искажал свое восприятие мира так же просто, как при работе с классической миниатюрой смещал линии и изменял пропорции предметов ради соблюдения канонов традиционной композиции. Вот эта-то простота перемещения по шкале координат, где понятие "необходимость" сохраняется постоянным, а значение "плохо" и "хорошо" меняются произвольно, ему теперь и не нравилась. Он догадывался, что, если к искажениям привыкнуть, они становятся нормой. А если ты не сохранил себя, ты себя потерял. "Королевское войско" - только на первый взгляд простая игра.

Джел ощутил пустоту вокруг себя и обнял подушку, чтоб хоть чем-то ее заполнить.

"Ну что же, сказал он себе. Из-за собственной глупости, нерасторопности и трусости я послужил причиной несчастий уже слишком многих людей, чтобы теперь еще увеличить их количество. Я не должен вмешиваться в игры "королевского войска". Но я в самом деле могу перераспределить расстановку сил, и я не прощу себе, если на этот раз не вмешаюсь".

* * *

Предсказывать погоду Джел не умел, в чем еще раз убедился. Cледующее утро встретило его светом бело-голубого зимнего неба, непрозрачный купол которого блестел, как энленская глазурь на фарфоре.

Когда Джел зашел к Хапе поздороваться, тот был занят. Его причесывали, и он в это время что-то быстро строчил на неровно обрезанных по краям листах бумаги. Секретари сидели здесь же. Приметив Джела, Хапа, не отрывая взгляд от записей, сообщил ему две новости: во-первых, что сам он должен быстрее возвращаться на острова, пока позволяет погода, а, во-вторых, что у него, вообще-то, болит зуб, поэтому вести какие бы то ни было переговоры он не расположен. Тем дело и кончилось.

"Ах, вот как, - сказал про себя Джел, после того, как аудиенция была закрыта. - Мало того, что меня вынуждают черт-те чем заниматься, я, оказывается, должен ориентироваться в этом бардаке сам. А я могу и ошибиться - слишком многое мне приходится додумывать. Ну, пусть тогда пеняют на себя".

Он отправился в Государственное Собрание, просидел там всю первую дневную стражу и начало второй, подперев щеку рукой и пропуская мимо ушей слова выступающих. Ему не хотелось идти к Агиллеру всего лишь потому, что он боялся. Он вполне способен был представить ситуацию, в которой прямиком приложит Агиллера в лоб кулаком или словами и будет сожалеть потом о том, что сделал и что наговорил. Получится хуже, чем было до, и дверца для переговоров с Домом окончательно закроется, а наемный убийца получит заказ. Или то же самое произойдет с Агиллером, только наоборот, как случилось с ним на "Солнечном Брате" - Агиллер поймет побуждения Джела неверно и полезет нарушать личное пространство с какой-нибудь безумной щенячьей радостью, за которую Джелу даже стыдно будет злиться, драться, бить. А Джел повзрослел. Казался серьезным взрослым человеком самому себе. Больше он не растерянный мальчик, не зависимый раб, не чужак, попавший в неведомые ему обстоятельства. С ним теперь совсем не надо так. Жалеть его не за что, шутить с ним нельзя.

Удержать Агиллера на расстоянии вытянутой руки, при этом втолковав ему необходимый минимум нужной информации, - задача не для средних умов. Оставалось надеяться только на то, что тот и сам поумнел со времени плавания на "Солнечном Брате" и пересмотрел свое отношение к жизни и личной дистанции в нужную Джелу сторону.

Глава 22

У Торгового Совета было свое здание в административном центре Столицы, на Гранитном острове. С одной стороны оно примыкало ко дворцу Государственного Собрания, другой обрывалось в канал, набережная по другую сторону которого носила название Тюремной. Приставленный следить за перемещениями Агиллера человек прислал записку, будто кир явился в свой кабинет на второй этаж и отпустил трех из пяти своих помощников, а четвертого отправил с поручением. Джел решил, что момент подходит и, в сопровождении двух хапиных телохранителей, покинул императорскую ложу.

Hа второй этаж палаты Торгового Совета он попал через общую для двух зданий галерею-балкон над каналом, где не было стражи. В послеобеденное время в Торговом Совете было пусто. Джел без труда нашел нужную дверь и, не стучась, вошел в небольшую приемную.

Такой вещью, как охрана собственной персоны, кир Агиллер пренебрегал. Скромно одетый молодой секретарь, сидевший за письменным столом, поднял голову от бумаг, где отчеркивал что-то красным карандашом. Секунду помедлив, он все-таки встал и поклонился. Никакого вопроса задать он не успел, потому что Джел, не удостоив его поклон вниманием, шагнул к внутренней двери в кабинет с намерением немедленно войти. Но секретарь Агиллера неожиданно резво выскочил из-за стола и оказался у него поперек дороги.

- Кир Агиллер не принимает, - сказал он.

Джел, ничего не говоря, отодвинул его в сторону и взялся за ручку двери.