Внезапно послышался неистовый писк. Летучие мыши снова оказались в пещере, а Скович изо всех сил старался их поймать. Даже эти крошечные твари не сумели найти выход…
Хотя люди и так уже мало на что надеялись, неудача, постигшая летучих мышей, повергла их в ужас. Дядя Хох посмотрел на солдат, затем перевел взгляд на племянника. Потом он поднял голову, в глазах его была жесткая решимость.
– Тихо! Помолчите все. – Он опустился на колени возле раненого племянника. Глаза сержанта блестели от слез… или от чего-то большего, чем слезы. – Мальчик должен услышать то, что я собираюсь ему сказать.
Элто лег на спину, прикрыл глаза и приготовился слушать слова, которые нарисуют яркую живую картину в его сознании. Сержант Витт уселся, сделал глубокий вдох, чтобы собраться и сосредоточиться, мобилизовать свое таинственное и зловещее искусство и разжечь в слушателях огонь воображения. Для того чтобы рассказать ту историю, какая была сейчас нужна этим людям, бард должен быть в безмятежном состоянии духа, войдя в тот транс, какому обучались поколения рассказчиков. Этот ритуал подготовки сделает историю доброй и чистой.
Фульц и Скович, неловко поворочавшись, подошли, в конце концов, ближе. Им тоже хотелось послушать, что расскажет сержант Витт. Но его голос подействовал на них как ушат холодной воды.
– Отойдите, это опасно, – грубо сказал он.
– Опасно? – Фульц расхохотался, подняв грязный палец к потолку и обведя им глухие каменные стены. – Расскажи это кому-нибудь другому.
– Ну хорошо, – печально согласился Хох, в душе жалея о том, что воспользовался всеми своими связями, чтобы племянника взяли в элитные войска. Этот юноша, этот мальчик, все еще чувствовал себя здесь чужаком, но – какова ирония жестокой судьбы – именно он вовремя оказался на линии огня и уничтожил одну из харконненовских гаубиц, проявив больше мужества, чем иные бывалые вояки.
Сейчас Хох Витт не ощущал ничего, кроме чувства надвигавшейся огромной – и невосполнимой – потери. Этот прекрасный добрый мальчик, исполненный не только собственных надежд, но и надежд своих родителей и дяди, умрет здесь, так и не раскрыв своих чудесных дарований. Он оглядел пещеру, всмотрелся в лица других солдат и, увидев на их лицах предвкушение и восхищение, испытал мимолетную гордость.
Там, в глуши планеты Жонглер, где прошло детство и юность Хоха Витта, жили рассказчики совершенно особого рода. Даже местные жители подозревали «бардов» в колдовстве и опасном образе мыслей. Они могли плести истории, как смертельно опасную паутину, а для того чтобы сберечь свои тайны, им приходилось многого остерегаться и прикрывать свое искусство флером мистики.
– Скорее, дядя, – попросил Элто тихим прерывающимся голосом.
Сознавая всю неотвратимость того, что он собирался сделать, дядя склонился к уху племянника.
– Ты помнишь, с чего всегда начинаются мои истории? – Он взял молодого человека за пульс.
– Ты всегда предупреждал нас, чтобы мы не слишком верили и всегда помнили, что это всего лишь вымысел… иначе история может стать очень опасной. От нее можно сойти с ума.
– Я снова повторяю это сейчас, мой мальчик. – Он обвел взглядом солдат. – И говорю это всем, кто меня слушает.
Скович насмешливо фыркнул, но остальные хранили серьезное молчание. Может быть, они думали, что это предостережение – всего лишь часть истории, часть иллюзии, которую должен был создать бард.
Немного помолчав, Хох вспомнил методу воспоминания бардов, способ переноса сведений и сохранения их для будущих поколений. Он вспомнил планету Каладан, вызвав у себя в памяти ее образ во всех мельчайших деталях.
– У меня когда-то была моторная лодка на подводных крыльях, – произнес он, мягко улыбаясь. Дальше он начал рассказывать, как плавал на этой лодке по морям Каладана. Он пользовался голосом, как художник пользуется кистью, тщательно выбирая слова – будто смешивая нужные краски. Он обращался к Элто, но история гипнотически окутывала весь кружок слушателей, словно дым костра.
– Ты и твой отец вместе со мной выходили в море на недельку порыбачить. Какие это были деньки! Мы поднимались с рассветом, забрасывали сети и вытаскивали их только с заходом солнца, и каждый день отделялся от другого золотистым ободом несравненных солнечных лучей. Мы наслаждались созерцанием моря больше, чем ловом рыбы. Товарищество, дух приключений и борьба с забавными неприятностями объединяли нас, делали одним целым.
В этих словах, точнее, за ними, скрывался молчаливый сигнал: