— А кто у тебя дома?
— Считай, нет никого. Мать на заводе, она контору по субботам моет. Отец пьяный спит, — криво улыбнулся я. — Слышишь храп? А сеструха у «Демонов», она последнее время с ними связалась. У них четыре мотоцикла есть, по пустырям ворон гоняют…
Залез я в платяной шкаф, достал старые сеструхинские джинсы и черную майку-безрукавку. Она в них в школу ходила, а теперь вещички эти ей уже ни к чему: здоровая деваха стала. Протянул я ей вещи:
— Вон дверь в ванную, принимай душ и одевайся, красавица!
И вижу, стоит Антарес и что-то в кармане комбинезона снова нащупывает. Что там у не такое важное?.. Сунул я ей одежду и вышел из комнаты. Через некоторое время в ванной комнате вода зашумела…
Пока девчонка мылась и переодевалась, я быстренько яичницу приготовил, нарезал помидоров. И мысли у меня хорошие были: понял я, что доверяет мне Антарес, раз согласилась к Люке Буру домой идти. А то, что осторожный вопрос на пороге задала, — так не от страха быть изнасилованной в пустой квартире: просто выяснить хотела, с кем ей здороваться придется…
Я услышал за спиной шорох шагов, обернулся — Антарес стояла передо мной и улыбалась, смущенно так. Мордочка у нее после душа свеженькая стала, симпатичная. Из худеньких плеч длинная такая шейка вырастает, короткие черные волосы на голове топорщатся, как колючки у ежа. Из-под маечки острые грудки выпирают… Смешная! И хорошая…
Я отложил в сторону нож, которым хлеб резал:
— В сеструхином прикиде ты смотришься намного лучше, чем в комбинезоне!
И тут же снова к столу отвернулся. Поспешно, так, наверно, сказать надо. Мне захотелось обнять ее. Не так, как я обнимаю Селену или Лилиану. Я хотел… Может быть, это называется «прижать к сердцу», не знаю…
Я продолжал резать хлеб. И вдруг почувствовал легкий толчок. Она ткнулась лбом мне в спину, тихонько так, и прошептала:
— Спасибо тебе, Люка…
Рука сорвалась, лезвие ударило по разделочной доске. Я повернулся к ней и бережно обнял за худенькие плечи. Нет, я все-таки здоровый боров и тупой самец, мне нужны совсем другие подружки, я не желал Антарес. Но вот так обнимать ее и просто стоять рядом — хотел бы долго…
Она подняла голову и снизу вверх посмотрела на меня. И в ее темных, завораживающе мерцающих глазах я увидел тихую такую радость. И еще надежду — на то, что все образуется…
— Все образуется, девочка, — сказал я то, что прочел в ее взгляде. — Ты у меня красавица и умница…
Потом мы перекусили и пошли на дискотеку.
Я сразу понял, что Антарес не понравилось в Ангаре. Я уже чуть-чуть научился смотреть на мир ее глазами. В этом бедламе, среди дебилов, в которых каждую субботу превращались здесь мои дружки, да и все вокруг, ей делать было нечего. И музыка ей не понравилась, — да и музыка это что-ли, если в динамиках одни басы да барабаны грохочут! — и все ее пугало. Как только вошли мы в Ангар, прижалась ко мне моя девочка, да так и стояла, уцепившись за куртку…
Ну, переминаюсь я, значит, с ноги на ногу, смотрю с тревогой на Антарес, на то, как она озирается вокруг, осмысливаю собственную дурость и говорю себе: «Все-таки ты не такой идиот, Люка, как Слон или Хоган, мог бы дотырить своими мозгами, что этот хлев — не для нее. Развлек подружку, называется!» И прихожу к выводу, что надо уводить отсюда девчонку.
Тут-то и подгребает ко мне Нунки и вкручивает насчет полиции из Метрополии.
Я беру Антарес за руку, сую Нунки пару монет и говорю: