На самом деле

А Алине отчего-то было горько, и она даже плакала. Но уже глухой ночью, чтобы мать не видела. Спрятала часы, которые Вася подарил — сказал, что «в компенсацию». И немного поплакала, зажав в зубах уголок пододеяльника.

Она никогда и никому не говорила, что тот унылый, выходя последним, прошептал ей, смотря в сторону:

— Бегите отсюда, девушка. Бегите на севера. Тут не жизнь.

Господи, да куда отсюда бежать?

Тут же на самом деле рай!

Старость — не радость

Телефонный звонок в полдень — это совсем не страшно. Вот когда ночью трезвонить начинают, тогда начинаешь дергаться и тревожиться. Телефон надрывается, а ты ждешь, ждешь, ждешь, когда же на том конце провода поймут, что уже ночь, что никто ночью с ними разговаривать не будет, что это не рабочий, в конце концов, телефон — домашний! А днем-то — пустяк. Тем более теперь, когда уже не работаешь, и не ожидаешь внезапного крика начальника — все пропало, все упало, беги-лети скорей туда-сюда, без тебя все никак…

— Алло, — хрипло сказал в трубку Михаил Петрович, недовольно глядя на себя в зеркало, уже много лет висящее прямо над тумбочкой в коридоре.

Зеркало показывало его плохо. То есть, показывало-то оно хорошо, но все равно плохо. Если повернуть голову, то вот тут отвисает. А если глядеть прямо, то вот тут щеки и эти, как их, брыжи, что ли? И еще мешки под глазами.

— Алло, да? — сказал он с подчеркнуто комичным киношным кавказским акцентом.

— Миша? — зазвенела трубка незнакомым женским голосом. — Мишенька? Как ты там теперь? Ты же не работаешь больше? Ну, говори, говори же, милый! Что, как, какие дальше планы, как жена, как дети?

— Кто это? — он скорчил себе рожу в зеркало и растянул губы, показывая зубы в жестоком волчьем оскале.

Зубы были желтые.

Нет. Не красавец.

— Как — кто? Миша, ты, что, не узнал меня? Вот же умора! Буду рассказывать всем нашим, как ты меня просто не узнал! Теперь богатым будешь… Ой, то есть, это я теперь буду богатой!

Михаил Петрович молча положил трубку и пошел на кухню.

Знает он такие звонки. Ишь, развести хотят на поговорить, как лоха какого. А он уже на пенсии. И ничего у них не получится. Кроме квартиры все равно ничего у него и нет больше.

Тут его как кто-то подтолкнул — квартира!

Вот оно, значит. Начинается. Не зря по телевизору предупреждали.

В четыре вечера — он как раз поставил чайник — снова позвонили. Теперь голос был не звонкий, а такой гулкий, что ли. Контральто — вспомнил Михаил Петрович. Это называется контральто. Такой женский бас.