Я вышел из кладовой с литровой бутылкой «драмбуи», чтобы оправдать проведенную там минуту. Мой помощник все еще спорил с клиентом, запустившим в музыкальном автомате «Я мой собственный дедуля!».
– Да пусть доиграет до конца, потом выключишь автомат, – сказал я, борясь с усталостью.
Работа тяжелая, но ее кому-то надо делать, а в последующие годы, из-за Ошибки 1972 года, завербовать кого-либо очень трудно. Можете ли вы придумать лучший способ вербовать рекрутов, чем находить отчаявшихся неудачников в их паршивом настоящем и предлагать им хорошо оплачиваемую и интересную (хотя и опасную) работу? Сейчас-то всем известно, почему Пшик-война 1963 года пшикнулась. Бомба, предназначенная для Нью-Йорка, так и не поднялась в воздух, сотни других событий пошли не так, как были запланированы, – и все это благодаря таким, как я.
Вот только Ошибка семьдесят второго… Нашей вины в том нет, а исправить ее невозможно – в ней нет скрытого парадокса, который можно направить в нужную сторону. Вещь или есть, или ее нет – сейчас и навсегда. Аминь. Но другой такой ошибки не будет; заказ, помеченный 1992 годом, в любой год имеет преимущество перед прочими.
Я закрыл заведение на пять минут раньше, оставив в кассе письмо дневному управляющему, в котором сообщал, что принимаю его предложение, так что пусть он встретится с моим юристом, а сам я отправляюсь в долгий отпуск. Деньги за проданный бар Бюро может принять, если захочет, но начальство требует, чтобы напоследок все дела приводились в порядок. Я зашел в комнатку в кладовой и отправился вперед, в 1993 год.
Я доложил дежурному офицеру о возвращении и отправился в свою комнату, намереваясь недельку поспать. Там я откупорил бутылку, на которую мы спорили (в конце концов, я ведь ее выиграл), и хлебнул, прежде чем сесть за отчет. Вкус оказался мерзким, и я задумался – с какой стати я считал, будто мне нравится «Старое нижнее белье». Но лучше эта дрянь, чем совсем ничего: мне не нравится оставаться трезвым, начинаю слишком много думать. Но я и не напиваюсь; другим мерещатся змеи, а мне люди.
Я продиктовал отчет: сорок рекрутов, все одобрены психологами, включая меня самого, – я заранее знал, что тут проблем не возникнет. Ведь я уже служу, верно? Потом добавил рапорт с просьбой назначить меня на операции – от вербовки меня уже тошнило. Спустив оба документа в почтовую щель, я направился к койке.
Мой взгляд сам остановился на висящем над нею «Темпоральном уставе»: