— Нет, сэр, — сказал Уилл.
— Да, — возразил отец. — Я был глуп и не знал этого. И мой здравый смысл подсказывает по этому поводу; ты мудрый.
— Забавно, — проговорил Уилл после долгого молчания. — Ты рассказал мне сегодняшней ночью больше, чем я тебе. Я еще немножко подумаю. Может быть, я скажу тебе кое-что за завтраком. Ладно?
— Ладно, если ты захочешь.
— Потому что.-.я хочу, чтобы ты был счастлив, папа.
Он стыдился слез, которые навернулись ему на глаза.
— Со мной все будет в порядке, Уилл.
— Я бы сделал все на свете, лишь бы ты стал счастливым.
— Уилл, Уильям… — Папа опять раскурил свою трубку, некоторое время наблюдал, как душистый дым растворяется в ночном воздухе, а потом продолжил. — Просто скажи мне, что я буду жить вечно. И все будет хорошо.
Его голос, подумал Уилл, я никогда не замечал — ведь он того же цвета, что и его волосы.
— Па, — сказал он, — не говори так печально.
— Просто я печальный человек. Я читаю книгу, и она делает меня печальным. Смотрю фильм — печально. Игры? Они все во мне переворачивают.
— А есть что-нибудь, что
— Лишь одно. Смерть.
— Ну, ты даешь! — удивился Уилл. — Я-то думаю, что причина как раз в
— Нет, — сказал человек с голосом, так подходившим к его волосам. — Смерть делает печальным все остальное. Но сама по себе она только страшит. Если бы не было смерти, все остальные вещи не старились бы, не портились, не ветшали…
И вот приходит карнавал, подумал Уилл, со Смертью как с кнутом в одной руке, с жизнью как с пряником в другой; одной рукой пугает, протягивает другую, чтобы у тебя потекли слюнки, Карнавал приходит сюда, у него
Он вскочил.
— Послушай, папа! Ты будешь жить всегда! Верь мне, не сомневайся! Конечно, ты был немного нездоров, но ведь это прошло. Конечно, тебе пятьдесят четыре, но ведь это еще не старость. И еще одно…
— Что, Уилл?