Под подошвами кроссовок хрустели орешки и разноцветная присыпка-топинг. Нике приходилось работать на сессиях, где она пробиралась до машины по битому стеклу фужеров и отлепляла от подошвы мишуру и конфетти; однажды она знатно вымазала лакированные боты, пройдя в них по незамеченным в полутьме канапе с черной икрой. Сегодня ей придется отскребать раздавленные детские сласти, сухофрукты и цукаты, а ощущение куда гадливее. Уж лучше битое стекло напополам с икрой, там люди веселились и не рассчитали сил! Здесь… просто злоба. Гадость. Мерзость. След башмака на белоснежной ткани. Скотская насмешка над честным трудом.
Забросив полегчавшую сумку в багажник, Вероника подошла к водительской дверце и уже тут полновесно разрыдалась от отчаяния: переднее колесо фолькса оказалось спущенным. Никаких сомнений — проткнутым той же злобной ручонкой.
Поборов желание таки позвонить в полицию — устала, сил нет на разбирательства и ожидание, — она вновь раскрыла багажник… и не нашла в нем домкрата.
Что за дичь? Ника переворошила содержимое багажника, два раза доставала сумку из него, нет как нет! Пропал домкрат.
Ярость мигом высушила слезы, кондитер, упершись кулаками в талию, задумчиво поглядела на заросшую разнотравьем полянку у забора… О! Взгляд зацепился за промину в траве. Ника направилась туда и через пару секунд мстительно хохотнула: хоть в чем-то эта сволочь прогадала — бегать по поселку в поисках домкрата ей не потребуется, нашлась пропажа быстро.
Но до дома Вероника добралась лишь к ночи. Бросила у порога оскверненную «челночницу», моральных сил дотрагиваться до вещей, к которым прикасались липкие пальцы негодника, не хватит совершенно точно.
Она достала из серванта мамину коробку с лекарствами. Нашла там валокордин и накапала себе порцию, способную свалить быка. Чтоб никаких воспоминаний и предположений! Ей требуется здоровое снотворное забвение.
Утром забвение дало о себе знать противным привкусом во рту, общим отупением организма, сонная лень-одурь долго отказывалась проходить. И почему-то вспомнился Макс Ковалев, глушивший неприятности спиртным.
В следующий раз накапаю себе коньяку, нелогично решила Полумятова. Транквилизатор — натуральный, в нем главное — знать меру. Рюмашку клюнул, стресс маленько смыл, и баиньки.
А утром кофе. Крепкий, из того же разряда натуральных, но уже дневных транквилизаторов. Дела способны подождать.
Предупреждая появление обильной кофейной пены в турке, Вероника мрачно наблюдала за процессом и пыталась выдавить в свой мозг хоть каплю оптимизма. Вернуться к жизнелюбию и стойкости. Избавиться от застрявшей перед глазами картины — опечаток пыльного ботинка на белоснежном колпаке…
Кофе у нее получился традиционно превосходным, с воспоминаниями сложнее — они никак не захотели исчезать.
— И пес с ним! — громко сказала Вероника. Поставила чашечку на подоконник и, оседлав табурет на манер всадницы, положила подбородок на сложенные на подоконнике руки. Уставилась на облысевшие тополя с черными, пухлыми вороньими гнездами на ветках. Скорбный осенний пейзаж бодрости ей не добавил, на стекла брызнул дождь, и захотелось позвонить маме, пожаловаться и поплакать. А вот фигушки вам. Не дождетесь!
Выхлебав кофе, точно лекарство, Вероника затянула поясок халата и отправилась на подвиги. Хватит себя жалеть, ничего особенного не произошло. Нужно разобрать «челночницу», заняться привычным мытьем и стиркой. Подготовиться к предстоящей завтра анимации в детском садике.
Ника аккуратно вытряхнула вещи из сумки прямо в ванну. Баночки и агрегаты перенесла в кухню и, уже напевая, направилась за пузырьком с убойным антисептиком в кладовую. Распахнула дверь… навстречу ей ринулся неприятный сладковатый запах, и Вероника снова поморщилась: неужели валокордин все еще болтается в желудке и с выхлопом идет наружу? Фу, какая гадость! Нашарила выключатель на внутренней стене — лампа вспыхнула…
Через мгновение Ника с визгом выскочила из кладовки в коридор! Ударилась спиной о противоположную стену и, чувствуя, как ослабели ноги, сползла вниз и прижала коленки к подбородку, тихо поскуливая и кусая костяшки пальцев, чтобы не заголосить на всю округу.
Напротив, на полу кладовой, лежала мертвая Светлана. Голубоватый свет люминесцентной лампы падал на распухшее лицо покойницы, белок одного, раскрытого и выпученного, глаза был в красных прожилках потрескавшихся капилляров, синяки под светом лампы выглядели черно-фиолетовыми.
Жуть. Веронику затошнило, догадываясь, что не сможет встать, она перевернулась на карачки, постанывая и поскуливая, поползла в спальню за мобильным телефоном. «Мамочки, мамочки, мамочки!!.. Что же такое-то, а?!.»
Полицейские приехали так быстро, что Вероника даже удивилась. Ей показалось, что по телефону она говорила не вполне вменяемо и ее слова не приняли всерьез. По совести сказать, она могла и адрес перепутать. Еле-еле вспомнила, как ее зовут, в первый момент вообще назвалась Светланой.
А вот появление в квартире Ковалева недоумения не вызвало. Увидев знакомое лицо, Вероника дернулась, как будто собираясь припасть к его груди, зарыться заплаканным лицом в его рубашку и дополнительно закрыться полами джинсовой куртки!