Ола

Эрмандада!

– Эй, шкипер! – заорал я. – Герре ван дер Грааф! Бросайте все, уходим! Да скорее, скорее!…

– Я-а! Я-а! – бодро отозвался бурдюк. – Эй, парни, ставь трео, бонеты ставь! [66] Бьистро! Бьистро!

Не успели. То есть успели почти, воробьиного клюва не хватило. Уже и якорь подняли (не просто так – под псалом), и сходни убирать принялись…

Вот они!

С двух сторон, с двух боков – от моста (этих я и слыхал) да с севера, где Башня Золотая. В шлемах темных, в кольчугах.

Давненько не виделись!

Эх, не успел дон Фонсека орлов этих из Севильи подальше услать! Или не собирался даже?

– Стоять! Именем Святейшего Трибунала!

Первые уже спешились, к трапу волками кинулись. Другие арбалеты с седел сняли, к плечам вскинули. А вот и аркебуза фитилем дымит…

– Стоять!!!

Посмотрел я на Дона Саладо. Улыбнулся мне рыцарь, к сходням шагнул. Оттолкнул я его, калечного, к поясу потянулся – пусто! Без даги остался ты, Начо!

Ох, и вовремя!

– Не надо!

Не я сказал – сеньорита Инесса. Тихо сказала, твердо.

Улыбнулась.

Стала у борта, руку подняла:

– Их уже нет. Не бойтесь!

И как будто все исчезло —Пристань, сходни, каравеллаИ лихая Эрмандада,В нас готовая вцепиться.Черным камнем борт оделся,Вниз земля ушла без звука.Не корабль под нами – замок,Окруженный тьмой ночною.На донжоне, за зубцами,В свете факелов неверномМы втроем – я, Дон СаладоИ лобастая Инесса.На плечах моих – плащ белый,Алый крест застыл у сердца.А вокруг – не мавры, бесы —Легионы легионов!Обступили, обложили —Не уйти и не отбиться.Только слышу тихий голос,Как тогда, у перекрестка:«Их уж нет. Не бойся, рыцарь!Я всегда с тобою буду!Смерти нет для тех, кто верит,Смерти нет для тех, кто любит!»Отшатнулась бесов стая,Стрелы замерли в полете —И помчалась каравеллаПо реке Гвадалквивиру,По воде, от ливня мутной,Прямо к морю-океану.Смерти нет для тех, кто верит!Смерти нет для тех, кто любит!

ХОРНАДА XL. О том, как прошли мы бар у Вальманрике

Очухался я, только когда Куло своего зловредного узрел. Тогда и понял: не сон, да и не бред тоже. Потому как больно у осла этого вид натуральный оказался. Грустный такой вид. Стоит на всех четырех, в доски вгруз, уши развесил – и даже сено не жует. Лежит перед ним охапка, а он только морду серую воротит.