Ола

Увидел меня – да как подпрыгнет, как завопит чуть ли не гласом человеческим. Потрепал я его по холке, по спине почесал – да и в себя приходить начал. Он, впрочем, тоже – тут же за сено принялся.

Одно дивно – откуда ему, серому, тут взяться? Неужто парни из Саары привезли, не поленились?

Выглянул я наружу (ох, и неудобно, маленькая каравелла, не протиснуться даже!), Хиральдой-Великаншей полюбовался, что все еще в небо упиралась, хоть и у самого горизонта.

Прощай, Севилья!

А как Хиральда крестом золотым в последний раз блеснула, тут уж и очнулся я – окончательно.

Очнулся – начал глаза пялить. Нрав у меня такой, любопытный.

На первый взгляд-то и пялиться не на что. На всяких судах ходил, всякие видел. И такие, как этот «Стяг Иисусов», тоже. Крохотная скорлупка, хоть и трехмачтовая, вместо палубы один лишь помост на носу да тольдилья на корме. Та, где козу спрятать можно.

Ну, это я сразу заметил, теперь же и кое-что новое унюхал. Потому как пахнет. Каковы на судне ароматы бывают, мне изъяснять не требуется: тут тебе и смола, и пенька, и тюфяки матросские, что под солнышком сушатся. И тут все это имеется, но и еще кое-что. Лимоны, например. Ну, с ними понятно, а вот отчего бессмертником пахнет? И так принюхался, и этак – бессмертник, да и только! Он-то тут зачем?

На команду и смотреть не стал – навидался я таких, просмоленных да ветрами продутых. А вот паруса удивили. Косые, ясное дело, латинские, на единственном квадратном, трео который, крест алый краской наляпан. Это ладно, а вот отчего идем так шустро? Послюнявил я палец для верности, над головой поднял. Так себе ветерок, хилый такой норд-ост, как раз в левую скулу. Но ведь летим! Летим, буруны пеним. Не иначе в Генуе каравеллу строили, потому как нашим такое диво не по рукам.

А напоследок вверх поглядел, туда, где «гнездо воронье» к верхушке грота присобачено. Просто так, для виду полного. Поглядел – и головой покачал. Флаг! Никогда такого не видел. Наш-то, красно-желтый со львами и башнями, я и ночью узнаю, и венецианский, красный со львом, и португальский, и английский даже. А тут непонятно. Синий вроде – или даже лазурный.

И тут дохнул норд-ост, флаг по ветру раздувая. Ахнул я: «J.C.» – золотом по лазури. Видел я в церкви такой, синий с литерами золотыми, на Пасху его выносят, так что не спутаю. «Иисус Христос» это значит. Вот отчего каравелла так зовется – «Стяг Иисусов»!

Да только чей это флаг? Неужто и вправду Его?

Решил я мыслями такими голову себе не сушить. Плывем – и плывем себе. До бара еще часа три, так что можно и не волноваться.

В смысле – пока.

– Начо! Начо!

А вот и рыцарь мой – на корме, со шкипером рядом. Цветет, довольный весь, бороду-мочалку оглаживает. И лобастая с ними – по сторонам глядит, наглядеться не может.

А в голове уже и вправду прояснилось. Сообразил я, отчего мы ушли, отчего живы. Не стреляла Эрмандада, грозила только. Видать, приказу не было. Точнее, был как раз: чтобы, значит, живыми. А сходни-то мы убрали – в тот самый миг, когда первый, старшой, видать, на них прыгнуть вздумал.

Не верхами же за нами по Гвадалквивиру гнаться!

А что померещилось всякое, так чему удивляться? И ночь не спал, и в голове карусель, словно на Табладо. Вот и увиделось.

…А ежели и вправду Она заглянула, так и хвала Ей, Заступнице! Значит, не проклят я еще, жива душа грешная!