Ола

Громкие такие слова, а не понять. Не по-кастильски и не по-мавритански даже.

– Вс-стань!

Даже сообразить не успел – болью всего дернуло. Потому как вновь руки-ноги вкупе со всем прочим ощутил. Шея ноет, грудь словно меж жерновов побывала, в висках кровь молоточками звенит.

Но – жив. И не просто жив – стою. А свет этот желтый все ближе.

– Глаза! Открой глаза!

Открыл. Открыл, зажмурился, снова открыл. Стена передо мною каменная, на стене факел потрескивает. Вот, значит, откуда свет!

– С-смотри на меня!

Да только я уже в себя пришел. Кажется, тут приказы отдавать любят! А у меня насчет приказов плохо – слушаться их, в смысле. Потому я сперва глаза наверх скосил, затем в сторону…

Вроде как подвал – или погреб. Стены камня темного, пол тоже каменный, неровный, рядом скамья колченогая (не иначе на ней я и валялся). А передо мною…

– Мне с-следовало поднять тебя мертвым, наглец! Глаза на меня, говорю!

Черная борода, глаза темные, щеки пухлые…

– Ты меня с-слышишь? Игнас-сио Гевара, ты меня с-слышишь?

Хотел я сказать, что покуда глухотой страдать не приходилось, да рот не раскрылся. То есть как раз открылся, а челюсть так и вовсе вниз поехала. Отвисла, в смысле. Потому как узнал я его, чернобородого.

– Вижу, что с-слышишь. С-садись.

Бухнулся я на скамью, а сам все челюсть пытаюсь на место вернуть. То ли глазам своим не верить, то ли ушам. То ли вообще ничему верить уже нельзя.

Он и есть! Только в прошлый раз на голове его шляпа была черная – с жемчужиной. И лицо румяным казалось.

И не булькает уже. Зато сипит – на «сы» вроде как с-спотыкается.

– С-сейчас мне нужно, чтобы ты с-слушал очень внимательно, Игнас-сио Гевара. Очень внимательно!

Его сиятельство Федерико Гарсиласио де Кордова заложил руки за спину, чуть наклонил голову, поглядел внимательно. Дрогнули яркие губы среди черной бороды.

Вот тебе и «буль-буль»!