Ола

22
18
20
22
24
26
28
30

Ох, и тошно мне уже от хартий этих!

– Хулил ты, Гевара, Трибунал Священный, нас, служителей скромных божьих, словами непотребными именовал. Грех это, сын мой! За иудеев да марранов-выкрестов заступался – и это грех. На учителя своего лжесвященника Рикардо Переса не донес…

Сцепил я зубы, отвернулся. Раскопали! Все раскопали, гады! Даже падре Рикардо в могиле его неведомой не забыли.

– А вот и посвежее грехи. Спознался ты, Гевара, с суккубом мерзким, что обличье некой сеньоры принял, и говорил с ним, и общался всяко…

Эх, и взяло тут меня зло! Взяло – к роже этой гнусной кинуло.

– Я общался? Я?! Да она же сама, маркиза де Кордова…

Осекся – понял. Да только поздно – оскалил фра Луне зубы, горбуну кивнул:

– Признался! Пишите, брат, пишите, не отвертится грешник. А ты кайся, Гевара, хуже не станет. Значит, не с одним суккубом знался, а? Я ведь не об ее сиятельстве говорил. Побывал ты со знакомцем твоим, что именует себя Доном Саладо, в замке колдовском, Анкорой называемом. И общался там с душами проклятыми, неупокоенными. После чего вызвал ты способом зломерзким колдовским суккуба, обличье сеньориты Инессы Новерадо принявшего, что в года давние жизни себя лишила…

И снова – будто не со мною это. Будто не мне об Инессе жердь эта вещает.

Кто же разболтал, а? То ли священник лысый, то ли парни в Сааре. Значит, теперь и до идальго моего калечного доберутся!

…Выходит, нет никакого замка? Не отстраивали его родичи старого дона Хорхе, не уезжал сеньор Новерадо из Вальядолида…

Закрыл я глаза. Нет, ерунда, опять ловят. Сперва на словах, теперь – на грехах.

Не верить! Ничему в стенах этих проклятых верить нельзя!

…Но ведь о маркизе де Кордова я, выходит, как поверил? А как не поверить было?

– И вручил оный суккуб тебе, Гевара, амулет сатанинский – платок с узлами, что все грехи смертные воедино связывает… Достаньте!

А фратины в ризах зеленых уже на подхвате. Схватили за плечи, рубаху рванули.

…А я о булавке с камешками синими подумал. Не знают, выходит?

– Вот, святой отец!

Открыл я глаза. На черной скатерти лежит платок…

– Ага!