Ангел Спартака

22
18
20
22
24
26
28
30

«Я мог бы с легкостью оправдаться перед римским народом. Но да простят бессмертные боги римскому народу! Дозволено ли мне говорить о бедствиях государства? Поистине дозволено — и всегда будет дозволено хранить достоинство и презирать смерть!»

Сначала отрубили голову, после руку. Я ненавижу тебя, Марк!

Это было потом.

* * *

Если когда и хорош Рим, то ранним утром — весной, летом, осенью, только не зимой, когда солнце не спешит, оставляя город мраку и сырости. Но это зимой, а сейчас лето, горячие лучи уже коснулись черепичных крыш, но на улице еще тень. Пусто, тихо, только первые торговцы и невыспавшиеся клиенты в наскоро надетых тогах порой пробегают мимо.

Скоро ты проснешься, Рим, Великий Рим, город Волчицы, и я тебя возненавижу, как ненавидела всегда. Но пока, в этот миг, в короткий переход между ночной тьмой пожаром дня, я люблю тебя, Рим. Сейчас ты мой — тихий, безлюдный, беззащитный. Пустая улица, друзья рядом, Гай слева, Марк справа...

Антифон

...Узкая гравиевая дорожка никак не хотела кончаться. Я зябко повела плечами, сунула покрасневшие ладони в карманы пальто. Пальцы наткнулись на холодный металл. «Люгер»... Я не успела выстрелить, не успела даже его достать.

Учитель шел рядом — молчаливый, неожиданно тихий.

Обезьянке не дали умереть. Обезьянку вывели на прогулку. Знакомые бараки, знакомое серое небо, мелкий холодный дождик.

Осень...

Вокруг пусто. Время обеда, все возле кухни, где в котле булькает бесплатная похлебка. Здесь ее называют «габер-суп» и еще «суп-рататуй». А те, у кого еще остались деньги, конечно же, в баре.

Жаль, не успела поговорить с черноволосой Лилит. Почему-то очень хотелось.

Да, пусто. Интересно, почему мы сюда идем? Чуть дальше та самая калитка...

Чужой взгляд заставил вздрогнуть. Не все, значит, возле кухни! Девчонка в сером свитере, в черных узких брюках, с сигаретой в пальцах... Почему она так смотрит? Не одна — рядом с ней вторая, в таком же свитере, тоже с сигаретой. Странно, мы еще не встречались. Новенькие?

Взгляд не отпускал — тяжелый, цепкий, недетский. Внезапно я обрадовалась, что не одна, что рядом Учитель.

— Эти не помилуют, — усмехнулся Он. — Встретишься один на один — стреляй первой. Только такие обычно сами стреляют первыми. В спину.

— Но я их не знаю! — Несмотря ни на что, я все же удилась. — В первый раз вижу! Почему они меня ненавидят?

— Почему только тебя? — вновь улыбнулся Учитель. — Меня тоже. Только за то, что мы есть, что мы идем рядом. У каждого здесь своя история, моя обезьянка. Их истории тебе бы не понравилась. Как и твоя — им. Оставим их лелеять злобу свою. Смотри!

Смотрю. Калитка. Обычная железная, на одного человека. Полуоткрытая. Или полузакрытая, как посмотреть

— Ты хотела здесь побывать, моя обезьянка? Тебе задурил голову этот доктор, этот горе-посланец, не умеющий даже достойно умереть, трус и нытик, как и все его друзья Что он сказал тебе? Что там — путь к Моему брату? К тому чье бремя легко и кто есть спасение для уверовавших в него? Надо лишь преодолеть ветер, пройти пустой дорогой, перебраться через реку — и пасть перед ним на колени. И ты поверила, решила, что это — выход, даже лучший, чем выстрел в висок? Не пробуй убить себя, Папия Муцила! Из Смерти можно попасть только в Смерть, но учти — души тоже умирают. Но не так, как кажется некоторым обезьяньим мудрецам. Может, слыхала? Душа — факел, задули его, и не осталось ничего, кроме запаха гари и памяти о том, как он горел. Нет, умирать придется долго и страшно, ведь душа создана моим Отцом, она — часть Его Самого. Я уже говорил: ты не уйдешь в Смерть, моя ученица Папия Муцила, туда не убежать. А к Моему брату... Я не держу тебя, обезьянка. Пойдем, Я покажу тебе славу его и победу его. Его трусливые ученики прожужжали все уши о том, как Мой брат страдал. Но и это прошло. Теперь он торжествует. Пойдем!

Калитка поддалась неожиданно легко. Или это Учитель помог, отодвинул ладонью холодное железо? Я ждала ветра. И ветер пришел. Ветер — пламя.