— Значит, вы решились умереть, если умрет графиня?
— Это необходимо.
— Почему?
— Потому что я люблю ее и не могу без нее жить.
Эта фраза была произнесена так, что невозможно было уловить истинный ее смысл, поскольку голос Доксена при этом был полон злобы и отчаяния.
— Хорошо, — сказал доктор и протянул графу руку, — прощайте.
— Прощайте, — ответил тот и, обменявшись с доктором рукопожатием, упал в кресло.
Ивариус вышел вслед за доктором Серваном. В дверях они встретили Марианну.
— Нужно, чтобы вы спрятали меня в комнате, из которой я смогу видеть все, что происходит в спальне вашей госпожи, — сказал ей доктор.
— Для чего, боже мой?
— Потому что я опасаюсь несчастья, которое хочу предотвратить.
Марианна взглянула на Сервана и тотчас поняла, что у этого старика не может быть дурных намерений.
— А при необходимости, — добавил доктор, — мне придется туда войти.
— Хорошо, устраивайтесь в этой комнате, здесь вам будет очень удобно.
Старая служанка отворила дверь, доктор вошел в нее, предварительно сказав Ивариусу, чтобы тот осведомился о здоровье прокурора, а после этого дожидался его дома.
XI
Место, которое Марианна показала доктору, оказалось превосходным: отодвинув немного портьеру, он мог видеть все происходящее в комнате графа. Серван поставил в угол свою трость и начал наблюдать. Граф некоторое время сидел, погруженный в размышления. После того как к нему пришло ясное осознание крушения всех его надежд, он встал и с досадой оттолкнул ногой кресло. Потом подошел к бюро, из которого за несколько минут перед этим вынул золотые монеты для доктора, достал из него связку бумаг и внимательно просмотрел их. По всей видимости, это нисколько не изменило его решения. Швырнув бумаги обратно в ящик, он запер его и воскликнул:
— Да, это необходимо!
Затем граф подошел к постели жены и позвал ее раза два или три, но в ответ та лишь глухо хрипела. Он постоял у постели, молча созерцая умирающую, которая в эту минуту была необычайно прекрасна, и потом, встав перед графиней на колени, взял ее исхудавшую руку. Казалось, в эту минуту другие мысли овладели им; он будто вспомнил о былых счастливых днях, его бледное лицо вдруг покрылось ярким румянцем, слезы навернулись на глаза, и он простонал, опустив голову на руку умирающей:
— Боже мой, боже мой! Верни ее мне!