Преследование,

— Вызывайте скорую!

Никто не двинулся с места. Глаза Сюзан уже остекленели. Лицо ее напоминало безжизненную маску.

— Она умерла, — сказала Фэй скорее себе, чем Адаму. — Она умерла, спасая мне жизнь.

— Нет, — вздрогнул Адам, отказываясь поверить в случившееся.

Он попытался сделать Сюзан искусственное дыхание рот в рот, потом нанес удар по ее грудной клетке. Слишком поздно.

Кэсси опустилась на колени, чтобы своими глазами увидеть то, что ни один из них не хотел признавать. На лбу Сюзан ярко сияла метка, оставленная охотниками на ведьм.

На кладбище, куда пришли отец Сюзан и все члены Круга, шелестел листвой легкий ветерок. День был невероятно солнечным, но от этого Кэсси лишь чувствовала себя еще более виноватой. Она может наслаждаться этим солнцем, а Сюзан не сможет уже никогда. Сюзан была такой беззаботной, она умела в любой ситуации видеть забавную сторону. Как случилось, что все они стоят здесь под лучами яркого солнышка, а ее сейчас засыплют тяжелой черной землей?

Это было несправедливо и бессмысленно.

По кладбищу меж несколькими маленькими прудами бежали извилистые ручейки. Его восточная сторона выходила к изрезанной линии морского берега, с запада тянулись невысокие, покрытые лесом холмы, а далеко на севере, возвышаясь над всем пейзажем, громоздились гранитные утесы. Место было очень красивым. Почему вся эта красота лишь подчеркивала ужас потери и смерти? Не потому ли случались трагедии? Чтобы открыть людские глаза на это чудное великолепие, чтобы заставить нас ценить радость?

Только Дебора нашла в себе мужество произнести над гробом Сюзан короткую прощальную речь, выразить в нескольких словах то, что чувствовали члены Круга. Кашлянув, она с теплотой посмотрела на отца Сюзан.

— Мы недооценивали Сюзан, — сказала Дебора, и кто-то истерически хихикнул. — Но она сама этого хотела, чтобы потом удивлять нас своим остроумием и интеллектом, своей добротой и щедростью и, конечно, незабываемым сарказмом. А какими изысканными всегда были ее макияж и одежда. Сюзан — чистая душа. — Слезы душили Дебору. — Чистая насквозь. Нам всем будет ее не хватать.

Плакали все, но всего тяжелее было Фэй. Рыдания так сотрясали ее, что она едва стояла на ногах. Чтобы звук ее плача не мешал церемонии, она отошла в сторону и прислонилась к сухому дереву.

Кэсси несмело подошла к Фэй, словно к раненой уличной кошке, одновременно испытывая жалость и соблюдая осторожность, готовая, если нужно, отпрянуть в любой миг. Кэсси попыталась обнять Фэй, но та резко отбросила ее руку:

— Я не нуждаюсь в твоей жалости. Оставь меня в покое.

— Фэй, — сказала Кэсси, — ты не виновата. Не казни себя.

Фэй злобно уставилась в землю:

— Это должна была быть я. Я должна лежать в этом ящике, а не она.

— Фэй.

— Нет, Кэсси. Тебе-то легко говорить, что никто не виноват. Ты спасла тот день. Ты героиня. Вот только на крыше Сюзан оказалась из-за меня, и она заслонила меня от смертельного проклятия. Поэтому не утешай меня. Я этого не заслуживаю.

Кэсси понимала чувства Фэй: ей и самой не хотелось, чтобы стало легче. Сейчас Фэй наказывала себя, и Кэсси не могла ей помешать. Она еще на шаг приблизилась к Фэй, но уже не пыталась до нее дотронуться и просто молча стояла рядом, уважая ее горе. Кэсси надеялась, что Фэй по крайней мере не будет так одиноко в ее покаянии.