Все, с него довольно. Вот только закончатся новогодние праздники – Махмуд пригласит муллу. Пусть прочтет молитву, покадит благовониями… на всякий случай.
А тем временем наверху, там, где вились ароматы марокканской кухни, субтильный, аккуратно одетый человечек неопределенного возраста глядел в потускневшее от старости зеркало на каминной полке. Вдруг до него донеслось эхо Махмудовых мыслей.
– Не стоит тратиться на муллу, – пробормотал Робин в адрес незадачливого ресторатора. – Скоро меня здесь не будет.
Затем внимание человечка вновь обратилось к женщине, смотревшей из зеркального сумрака. Женщина была похожа на Робина, как родная сестра.
– Она уехала? – спросил Робин.
Женщина, носившая то же самое имя, кивнула.
– Сейчас она на пути в Лондон.
– Я рад, – сказал Робин.
– Почему ты выбрал именно ее?
– А почему бы и нет?
Две ипостаси одного и того же существа, которых разделяли столетия, буравили друг друга взглядами.
– Нет уж, говори начистоту, – потребовала женщина по имени Робин.
Робин-мужчина пожал плечами.
– Просто я проникся ее непростой ситуацией. Сама подумай: молодая женщина наконец-то находит нечто, стоящее борьбы, но в душе у нее тоже идет борьба, бедняжке требуется ясность, четкая директива. Непредвзятый взгляд, этакий прогноз, если хочешь. Богатство не поможет спасти жениха, используя гобелен жизни, и женщина это понимает. Ей брошен вызов – отказаться от привычной обстановки, от легкой жизни, положиться лишь на свои силы. Притом неизвестно, с чем она столкнется в пути. Ну и потом, нам с тобой обоим симпатична Уинифред Максвелл, разве не так? Можно было, конечно, не вмешиваться в жизнь Джейн. Пусть бы все шло своим чередом. Но я, видишь ли, не сдержался.
– Мы здесь не для того, чтобы влезать в чужие жизни.
– А все равно, нет-нет да и влезем – на дюйм-другой.
– Сейчас речь не о дюймах, а об изменении хода истории. Это запрещено.
– О чьей конкретно истории ты говоришь?
– Об истории любого персонажа, жизнью которого тебе вздумалось поиграть.
– Я предоставляю каждому возможность выбора, только и всего.