Я сочувственно поглядел на сьера римского доктора. Тот нахмурился, сделав вид, что разглядывает носки своих изрядно запачканных сапог.
Оставалось потушить свет и поудобнее укрыться амстердамским плащом. К счастью, поутру мы уезжали. Синьор Канари обещал дать проводника, трех коней и ослика — для брата Азиния.
Итак, ослов у нас прибавится. А вот брату Манолису надо все же порекомендовать воспользоваться вожжами. Иногда помогает.
Долина Мертвых осталась позади, и я облегченно перевел дух. Сотни серых надгробий, обступивших со всех сторон узкую дорогу, черные старые деревья, заслонившие небо, тихий шелест, доносящийся словно ниоткуда.
И ни единого креста!
Даже бесстрашный шевалье явно обрадовался, когда мы выехали на открытое пространство. О брате Азинии нечего и говорить — бывший регент начал креститься, лишь только мы подъехали к высоким кладбищенским воротам. Невозмутимым оставались лишь сьер Гарсиласио да проводник — маленький худой татарин в драном халате и огромном малахае.
— Однако же тут покоятся отнюдь не христиане, — задумчиво молвил дю Бартас. — Странно, что мессер де Боплан не упомянул об этом месте!
— Караимы, — пояснил я. — Справа, на скале, их город. Монастырь будет слева, но чуть дальше.
— Караимский?
— Нет, — улыбнулся я. — Православный.
На третий день пути мы наконец-то увидели солнце. Тучи расступились, заполняя светом огромное ущелье, врезанное между серыми скалами. Мертвые не отпускали — мы въезжали в Иосафатову долину. Недоброе имя дали этому месту! Иосафатова долина — место встречи в день Страшного Суда.
Впереди был Успенский монастырь. Странный путь: караимская Долина Мертвых, Иосафатова и, наконец. Успение.
Дорога мертвецов. Дорога, где я искал следы мертвеца.
Выбора у меня не было. Если кир Афанасий не сможет помочь, придется ехать вслепую— Ехать самому — и вести других.
«Слепые — вожди слепых. Если слепой поведет слепого…»
Я думал увидеть храм, но передо мной была очередная скала. Узкие стертые от времени ступени вели в темную глубину. Маленькие окошки, прорубленные в серой тверди, издали походили на ласточкины гнезда.
Но крест все же был — неровный контур на выщербленном камне. Я с облегчением прочитал молитву.
Монастырь ушел в самые недра, словно пытаясь спастись от чужих сабель, вырубавших в людской плоти слова нечестивого Магомета.
Крепость Христова — последняя, все еще державшая оборону.
— Вы православный, сын мой?