Умирающие угли костра, усталая гитара на коленях. Голос шевалье звучит негромко, глухо.
Да, во Франции весна, а на берегах Парагвая уже осень. Дожди кончились, в бездонном небе ярко горит Южный Крест…
— Думал ли я еще год назад, дорогой де Гуаира, что буду встречать Пасху на чужбине! Увы!
И я не думал. И от того, что земля, лежащая за близким горизонтом, — моя забытая родина, почему-то не становится легче.
— А я ведь был женат, мой друг! Моя Элиза скончалась тоже весной, два года тому назад.
Странно, что он сказал об этом только сейчас. Наверно, очень не хотелось вспоминать.
— Не скрою, напоследок мы поссорились с нею, когда собрался я в войско славного принца Бофора. И с тех пор терзает меня печаль, ибо не пришлось принять мне последний вздох моей дорогой супруги. Не кинул я горсть земли на ее гроб, и даже не ведаю, что сталось с дочкой нашей. Жива ли? Говорят, проклятые испанцы осадили Руссильон, куда увезла ее моя тетка, баронесса дю Брасье…
Сочувствовать? Утешить? Из меня плохой утешитель. И я снова трогаю струны гитары.
…Пусть души их повенчает облако Южный Крест!
День — ночь, день — ночь, день — ночь, день — ночь. Скрип телег, тоскливое воловье мычание, конский топот, пряный запах плова…
— Если верить мессеру де Боплану, то скоро мы подъедем к весьма широкой реке. Никак не разберу надпись… Ньеппер?
— Днепр, шевалье…
День — ночь, день — ночь, день — ночь. Молодой ковыль, курганы с черными идолами, коршуны в глубоком весеннем небе…
— А верно ли, сьер де Гуаира, что именно в сих местах проповедовал Андрей Апостол? И как раз тут, возле Борисфена, воссияли первые Святые земли скифской — великомученики Римма, Пимма и Инна?
— Вам виднее, отец Азиний.
День — ночь, день — ночь.
Горячее солнце, первая, еще робкая пыль, вздымающаяся из-под колес, яркие цветы среди изумрудной травы, темные силуэты всадников в лучах вечерней зари…
— Благодарю вас, сьер де Гуаира, но я прекрасно себя чувствую и без вашего общества!
— Как хотите, сьер Гарсиласио.
День — ночь…