В следующую ночь целый квартал ушёл под землю, обнажив чёрную, холодную бездну. Многоступенчатое ледяное напластование — сырое, истекающее подземными родниками. Нас разбудил подземный толчок и надрывная, сводящая с ума сирена воздушной тревоги, последовавшая вслед за ним.
Улицы заполнились гомоном запаниковавших, полуодетых людей, выскочивших в стылый сентябрь с самым дорогим, что у них было — детьми, домашними животными, паспортами, деньгами, книгами по марксизму-ленинизму, портретами вождя.
В руинах лежал жилой квартал, примыкающий к Кировскому заводу. Облако пыли вырастало во тьме безлунной ночи и медленно двигалось в нашу сторону.
— Это война?..
Моя мать — невысокая, стройная женщина, наспех накинувшая пальто, поверх ночной рубахи — стояла, обхватив плечи руками. В нескольких метрах кучка жителей нашего элитного дома, а из арки уже выезжает чёрный воронок. Им, как и нам полагается немедленная защита особых органов.
— Нет, не думаю…
Догадывался ли отец уже тогда, предвестником чего это могло быть?..
Три человека из КГБ в костюмах с галстуками и весомой кобурой на ремнях, коротко и ясно дали понять, что ночь для граждан, проживающих в доме тридцать шесть специального назначения, скорее всего, пройдёт на улице до «выяснения обстоятельств произошедшего и степени угрозы».
— А что случилось-то вообще?..
Жена главы района с рыжим котом на плече переминалась с ноги на ногу.
— Не беспокойтесь. Всё под контролем. Будьте уверены.
Жители соседних домов, кому охрана не полагалась, предусмотрительно держались поближе к воплощающим власть, дабы контроль коснулся и их. Зацепил, хоть легонько…
Знали бы они, что нас ожидает…
Мой отец — ас. Лётчик-испытатель и штурмовик по призванию, его услуги понадобились спустя шесть дней, но прежде я участвовал в разговоре.
Похоже, одна из множества моих личностей ещё не растворилась в студне. С вкраплениями сильно разрозненных в застывшей субстанции фрагментов человеческих органов, напоминающих клубни картофеля, обросшие щетиной. И я могу сказать точно — разговоры велись мной не в качестве десятилетнего пионера, а в качестве человека вхожего в круги спецслужб, более того занимающего высокую должность.
Всё больше я вижу его воспоминаний, память перемешивается. Я перестаю ощущать целостность сознания и почти физически чувствую его распад.
Я вижу Гражданскую войну и себя выкашивающего из пулемёта белогвардейскую конницу.
Я помню рукопашную атаку и искажённое шоком лицо юнкера, которому только что отрубил шашкой руку, вместе с плечом.
Я слышу биение курантов и боковым зрением в мутном, белом дне различаю фигуру вождя на гранитной террасе мавзолея, а над площадью проплывает тень от туши гигантского бронированного дирижабля.
Я в деревне. Сморщенная, горбатая старуха улыбается беззубым ртом. Семенит на кривых, худых конечностях. Бросается на шею, обнимает, шепча на ухо: «сынок» — и плачет. А я подавленно взираю на покосившуюся, чёрную, крытую соломой хату, за её спиной и серую пыль носит горячий степной ветер…